Эдуард Маципуло - Подземные дворцы Кощея [Повести]

— Что ты сделал с Худайбергеном?

— Он куда-то убежал, его теперь не найти.

Под руки привели побитого, плохо соображающего старичка, усадили его на лошадь моей арбы. Я с трудом узнал своего деда.

— Раим-бобо ожидал вас в кишлаке, — пояснил с укоризной Шанияз, — а вы так быстро проехали мимо. Нехорошо. Но добрые мусульмане помогли догнать.

— Зачем вы его били?

— Разве били? Это, наверное, чайханщик требовал заплатить за чай, а Раим-бобо скупой, не хотел отдавать деньги.

Дед с трудом повернулся на лошади — один глаз совсем заплыл.

— Не надо ругаться, Артыкджан… — прошептал он. — Им помогает аллах, они все могут…

— Шайтан им помогает! — заорал я.

— Доброго пути, Артыкджан-начальник. Запомните: никого я никогда не обманывал, аллах тому свидетель. — Он с такой силой шлепнул своей ручищей по крупу лошадки, что та присела на задние ноги и затем рванулась с места.

— Будете в наших краях, заходите в гости! — гнался за мной голос, придавленный пластами внутреннего сала и большой радостью жизни. — Хорошо встретим! Женщину дадим! Ее имя тоже будет Мамлакат!

В городе я отправил деда с арбой и мешками в милицию, а сам пошел в больницу. Владислав Пахомыч был по обыкновению суховат и официален — даже с такими друзьями-единомышленниками, как я. На нем был все тот же известный всему уезду поношенный сюртук со штопкой на локтях. Седой ежик волос, сивая бороденка, холеные стекла пенсне на круглом славянском носу — тип интеллигента уходящей эпохи. Выслушав нудноватый мой рассказ, он пришел в возбуждение.

— Это же варварский метод диагностики, известный, наверное, с доисторических времен! Нагружают человека физической работой, требующей больших расходов энергии, — и больной впадает в кому, коллапс, в предсмертное состояние. Или тут же умирает! Даже пот больного человека выглядит уже не как роса на свежем упругом листе, а…

Он осекся. Я сидел перед ним в липком, тяжком поту, который, конечно же, не был похож на жемчужины росинок, украшающие розу перед восходом солнца.

— Все нормально, Владислав Пахомыч, — улыбнулся я ему. — Мы с вами опять попали в одну точку. Почти то же самое я вывел логическим путем. Но может тут быть хоть малейшая зацепка в пользу Шанияза? На прощание он, по сути, поклялся аллахом, что никогда никого не обманывал.

Владислав Пахомыч задумчиво погладил свой неприглаживаемый ежик.

— Насколько мне известно… смертельная встряска иногда возбуждает в больном человеке какие-то скрытые резервы жизнеспособности… — И уже уверенно: — Но только не в случаях запущенных форм туберкулеза легких! Тут я голову даю на отсечение: таких страдальцев встряска убивает немедленно!

— Выходит…

— А выходит то, — он перебил меня с горячностью джигита, — что ваш табиб лжет! Вы же говорите, он все время мудрил. Тип азиатского демагога. Под завесой религиозных слов и обычаев делает свое дело. В психологической литературе и у Виссариона Белинского такой тип хорошо описан…

— Выходит, Шанияз — безбожник? Если лжет, прикрываясь аллахом? А если представить, что он религиозный человек, фанатик?

И мы постепенно добрались, кажется, до ясности. Единственное, что «можно было сделать» для Шанияза, чтобы обелить его тучный образ, — это переложить древний метод определения «джинна болезни» на шаблон религиозного сознания. И получилось вот что. ЕСЛИ БОЛЬНЫЕ КРЕПКО РАБОТАЮТ (точно словами табиба!), ТО ВЫЖИВАЕТ ТОЛЬКО САМЫЙ УГОДНЫЙ БОГУ. И его даже лечить не надо, бог вылечит.

Но даже в этом «обеляющем» варианте Шанияз Курбанов — преступник, осознанно закабаляющий «угодных богу» именем бога. Я же предъявил ему обвинение: закабаление здоровых людей с помощью обманного лечения (с сопутствующими в том или ином случаях насилием, доведением до смерти, издевательствами и наживой на труде больных). То есть суть преступлений одна, формы несколько разные…

Я слушал Владислава Пахомыча и думал о том, что любой наш уездный фельдшер или санитар может стать запросто миллионщиком и покорителем туркестанских умов, да и российских тоже — на данном этапе роста.

Владислав Пахомыч тоже, наверное, подумал об этом.

— Надобно о душе побольше толковать и агитировать, Надырматыч, а вы твердите на каждом шагу: «души нет». Как же без души, без совести? Ведь самое смешное в том, что без души можно и лечить, и красиво говорить, и даже в бога верить, и даже революции совершать. Вон начмил ваш Муминов — без души…

Он отпил глоток холодного чая из мензурки и вообще ушел в философию. И что в этом мире мудрецы уже давно не считают звезд на небе и что ищут они легкие способы пропитания. Вся мощь восточной мудрости теперь направлена на это. Вот и бродят по свету табибы, гуру и улемы в поисках темных умом, но сильных телом, из которых можно пить кровь до отвала…

Ну, одного мудреца я прихлопну, это точно. Даже если уважаемый трибунал его оправдает по причине тяжелых подарков, спрятанных в хурджины.

…Дед мой сильно переживал: «Не получилось лечение». И мне же пришлось успокаивать его: в следующий раз обязательно получится.

— Не надо было тебе учиться грамоте, Артыкджан, внучек. Не зря же наши мудрые предки в роду запрещали учение нам, они хорошо знали — от него и болезни, и недовольство больших людей.

— Уж так получилось, — я обнял его, погладил по совсем ссохшейся спине. — Пусть теперь грамота нас и спасает.

— Неужели спасет?

— Конечно!

— Побыстрей бы спасала… А то умру и не увижу.

Ну, что с ним поделаешь? Тоже мудрец…

Над пыльным глиняным городом висело пыльное глиняное солнце. Обваренные жарой деревья за растрескавшимися дувалами, плоские, как такыры, крыши, застланные жесткими паласами из сожженных солнцем трав, кучи мусора у резных, потемневших от времени калиток… И среди этого сонного дремотного мирка пробираемся мы, горстка бойцов добровольческой уездной милиции.

Мы стараемся ступать бесшумно в мягкой пыли, но шпоры на сапогах Кешки Софронова то и дело звякают. Кешка в ярости кривит лицо в угольных крапинах и вдруг сдергивает сапоги с ног и оставляет их посреди дороги.

Было тихо, даже псы не гавкали. Сказано же в Коране: «После обеда не спит только шайтан». Надо бы добавить: и рабоче-дехканская милиция. И человек Кичик-Миргафура, который, как мне сообщили тайной запиской, час назад появился вот в этом доме за этими дувалами. И хозяева, похоже, не спят: густо пахло дымком тандыра и свежими лепешками. Это в жару-то!