Джефф Зентнер - Дни прощаний

– Можно перевести, что вы сказали? – спрашивает мой отец, потирая лоб. – Я, профессор английского языка в колледже, абсолютно ничего не понял.

Мистер Кранц снова снимает очки.

– Это означает, что если вы прекрасно осознаете, что ваши действия могут повлечь чью-то смерть, и продолжаете это делать дальше, то вы автоматически оказываетесь на крючке, хотя в душе вы и не думали никого убивать. Это последнее новшество в судебном преследовании. В Массачусетсе попытались предъявить обвинение в убийстве девушке, которая своим смс спровоцировала подругу на совершение самоубийства. Здесь похожий случай.

Мои внутренности начинают медленно опускаться вниз. Комнату, словно струя нервно-паралитического газа, заполняет агрессивная тишина.

– Так что здесь нет ничего смехотворного. И лучшим решением обвинения будет заставить Карвера сказать именно то, что он сейчас рассказал мне. Но он не обязан это делать, поскольку Пятая поправка разрешает не давать показаний против самого себя. – Мистер Кранц смотрит на меня, и его глаза блестят надеждой. – Ты никому не рассказывал то, что сейчас рассказал мне, не так ли?

Я качаю головой.

– Не совсем.

Мистер Кранц вскидывает бровь.

– После похорон Блейка со мной пытался поговорить репортер. Сказал, что его направил ко мне судья Эдвардс.

– И ты рассказал ему…

– Что я не знаю, что произошло. Что я переписывался с Марсом в день аварии.

Мистер Кранц снова кусает дужку очков и печально усмехается.

– Эдвардс. Вот хитрый сукин сын. Он знал, что может заставить тебя добровольно оговорить самого себя и репортер, поскольку не является представителем правопорядка, может выступать на процессе в качестве свидетеля. Кто-нибудь еще знает?

– Нет.

– У тебя есть девушка?

– Гм… нет. В смысле… Нет. У меня есть подруга. Но мы только друзья.

– Ничего ей не рассказывай.

– Хорошо.

– Каковы шансы, что окружной прокурор не возбудит уголовное дело? – спрашивает отец.

Мистер Кранц шумно выдыхает воздух, надув щеки.

– Этот судья Эдвардс может быть очень опасным.

– Мы уже это поняли, – говорит мама.

– И здесь есть некоторые политические нюансы. Окружной прокурор Каррен Уокер в следующем году намерена переизбираться. Чтобы победить на выборах, ей необходима поддержка черного электората. Эдвардс пользуется огромной популярностью среди этих избирателей. Кроме того, люди Уокер изо дня в день маячат перед Эдвардсом. Так что политически этот результат представляет собой два по цене одного. Она постарается снискать расположение Эдвардса и с его помощью заполучить голоса черных избирателей и сможет привлечь внимание к вопросу о том, как опасно подросткам переписываться за рулем. Возможно, даже привлечь национальное внимание. И в дальнейшем это помогло бы ей попасть в сенат или принять участие в выборах губернатора. Она станет победителем в то мгновение, как предъявит обвинение, даже если у нее ничего не выйдет с Карвером. Есть такая старая поговорка, что хороший прокурор способен предъявить обвинение даже сэндвичу с ветчиной.

– Это какая-то чушь, – говорит папа низким дрожащим голосом. Я никогда раньше не слышал, чтобы он говорил в таком тоне. И, ощутив его страх, я тоже пугаюсь.

– Да, – соглашается мистер Кранц.

– И что нам теперь делать? – спрашивает мама.

Мистер Кранц подается вперед, поставив локти на стол и сжав перед собой ладони.

– Подождем. Посмотрим, что предпримет окружной прокурор. А пока, Карвер, ни с кем не обсуждай это без меня, понятно? Копы спрашивают, какой твой любимый цвет? Я не хочу, чтобы ты отвечал, пока я не окажусь рядом.

– Хорошо.

– А тем временем Карвер будет жить под подозрением, – говорит папа.

– Вероятно, – откликается мистер Кранц. – Это, без сомнения, театр абсурда.

– А есть хоть одна хорошая новость? – спрашивает мама.

Мистер Кранц откидывается назад и закидывает руки за голову.

– Карвера не было в той машине.

Встреча закончена, и мы уходим. Папа идет справа от меня, мама слева. Я иду с поникшей головой.

– Простите меня.

Папа обнимает меня.

– Тебе не за что извиняться. Ты ведь специально никому не вредил.

– Несчастные случаи происходят сплошь и рядом, – утешает мама. – Даже очень страшные.

– Этот наверняка будет стоить кучу денег, – предполагаю я.

– Не беспокойся об этом, – говорит папа.

– Сколько это будет стоить?

– Неважно, – отвечает мама.

– Это важно для меня.

– Тебе сейчас надо думать о другом, – пытается отвлечь меня папа и, убрав руку с моего плеча, треплет меня по затылку.

Сначала мне было просто любопытно, но теперь я должен об этом узнать.

– Я втянул вас в эти неприятности. Думаю, я имею право знать.

Отец отводит глаза.

– Послушай. Думай об учебе, получай хорошие оценки, чтобы впоследствии претендовать на получение стипендии. Именно так ты сможешь нам помочь.

Я останавливаюсь. Родители проходят вперед еще несколько шагов, а затем оборачиваются ко мне.

– Сколько? – тихо спрашиваю я. Всем своим видом я пытаюсь показать, что не двинусь с места, пока не получу ответ.

Отец вопросительно смотрит на маму, которая как-то неуверенно кивает, словно желая сказать – мол, сделай это, если должен. Он проводит рукой по лицу.

– В конечном счете, как мне сказали, сто – сто пятьдесят.

Яркая вспышка опаляет мой разум.

– Тысяч?!

– Это в том случае, если дело дойдет до суда и мы проиграем. Тогда придется подавать на апелляцию, – сказала мама.

Я закрываю глаза, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Но все равно. Если потребуется, возьмем кредит под залог дома, – говорит папа.

– Мы можем потерять дом?!

– Давай решать проблемы по мере их поступления, – отвечает папа.

– Не думай об этом, – поддерживает его мама. – Мы должны мыслить позитивно.

Вот как обстоят дела: меня позитивно поимели.

Я валюсь на кровать и пишу Джесмин: И снова эти долбаные деньги.

Через несколько минут она присылает мне хмурый смайлик, а следом слова: Держись. Хочешь поговорить об этом?

В общем, они могут привлечь меня за убийство по неосторожности.

Серьезно????? Черт.

Да. О, и это обойдется нам в кучу денег, так что моя семья в конце концов лишится дома.

Если бы я была рядом, то крепко обняла бы тебя.

Я рад даже словесным объятиям.

Завтра утром. Когда заеду за тобой.

Договорились.

На часах 7:17 утра. Наступил первый учебный день в Художественной академии Нэшвилла. Джесмин вот-вот должна приехать за мной. Я проснулся в 3:57 и больше так и не смог уснуть. Думаю, что если где-нибудь действительно существует ад, то я попаду туда, где буду вынужден просыпаться на два с половиной часа раньше обычного заведенного времени. И дело даже не в том, что я всю ночь размышлял о возможной перспективе тюрьмы и о том, что первый день занятий станет для меня болезненным испытанием. Я знаю, что сегодня меня ждет больше напоминаний о Соусной Команде, чем за все время с момента похорон. И я не знаю, как стану реагировать.