Лариса Соболева - Наследник из Сиама

— Виссарион Фомич, не соблаговолите ли воспользоваться моим экипажем? В нем теплей и… и… Да попросту ваша коляска не хороша! Ну и… должны же вы дать совет, как мне быть с крестным!

Вот она, истинная графиня: чуть что не по ней — она нервно топает ножкой, капризно поджимает губы, хмурит изогнутые бровки, при этом хороша, чертовка!

— Премного благодарен, — согласился он, не сдержав улыбки.

Разумеется, в карете сиденья мягкие, есть подушки, тулупом можно укрыть ноги — в таких условиях хоть по всей России-матушке путешествуй. Устроившись на холодных подушках, Виссарион Фомич не стал тянуть с советом, так как успел обдумать сведения графини:

— В Петербург на поиски семейства князя мы отправим Кирсанова, а в помощь ему… да того же Пискунова. Первый сойдет за родственника его светлости, Кирсанова не отличишь от аристократа, а Пискунов — за его слугу. Надеюсь, Гаврила Платонович даст соответствующие письма, чтоб уж никаких сомнений ни у кого не вызвать?

— Разумеется, даст, коль я о том попрошу, — заверила Марго. — И денег в достатке выдаст на дорогу, об этом не беспокойтесь. А что делать князю? Не ровен час — отравят крестного.

— А его светлость, ваше сиятельство, спасать придется вам.

— Мне? — растерянно распахнула она глаза. — А вы?

— Буду направлять вас. Бросать одного его ни в коем разе нельзя, на Карпа надежа мала, верного слугу ведь тоже могут отравить. Некто наверняка прознал, что по ночам Карп кормит хозяина, он ведь зорко следит за изменениями состояния князя. И этот некто из близких ему людей…

— Из нахлебников! — поправила она. — Никто из них не удосужился пойти на службу! Принести хоть какую-то пользу себе и людям! Все сидят на шее князя, тем не менее кому-то пришла в голову идея пораньше отправить его на тот свет!

С досадой Марго ударила муфтой, в которой грела руки, по своим коленям и уставилась в окно, пряча глаза, наполнившиеся слезами. Зыбин только с виду казался грубым и неотесанным, на самом деле он тонко чувствовал кипящие страсти в людях, улавливал в них перемены, что помогало в деле. В то же время не умел он утешать и успокаивать, а иногда так и вовсе проявлял солдафонскую бесчувственность, как на сей раз — хотел участием поддержать графиню, на деле же отчитал:

— Будет вам, ваше сиятельство! Что это вы удумали расклеиться? Не похоже на вас.

— Простите, Виссарион Фомич, — смутилась Марго, но лица к нему не повернула. — Крестный мне дорог, правда-правда. Иной раз он бывал мне ближе отца с матерью, у него я находила сочувствие…

— Помилуйте, да разве ж вам надобно сочувствие?

— Как и всем людям, — дрогнувшим голосом произнесла она. — Крестный всегда был добр ко мне, понимал, как родную дочь. Сейчас я думаю, что в моем лице он… как бы это сказать… извинялся за сына, с которым поступил жестоко.

— На месте князя так поступил бы любой отец, — категорично заявил Зыбин, известный хранитель порядков Домостроя. — Негоже идти супротив родительской воли.

— Что значит — родительская воля? — разошлась она. — Сделать несчастным человека? Оттого свет у нас и бесчувственный, что однажды всех подавила родительская воля, которая не считалась с желаниями и чувствами своих же детей. Много ли даст любви человек другому, когда с ним обошлись жестоко? Подчинившись, он уже учится не любви к ближнему, а изворотливости, чтобы теперь тайком получить удовольствия, насладиться своей хитростью и обманом. Но при этом он все дальше уходит от того человека, каким его задумал Господь.

Графиня неисправима, ей бы все наперекор сделать. В других Зыбин терпеть не мог эту скверную черту, разрушающую устои и приветствующую распущенность, черту, отрицающую правила. А правила, полагал он, издревле созданы для удобства проживания людей друг с другом, отмени их — наступит хаос. Однако Марго он прощал слабости, так как не раз видел, что ее заблуждения продиктованы искренностью, она не только болтала языком, она еще и следовала своему уставу.

— Оставим спор, ваше сиятельство, а то поссоримся, — мягко предложил Зыбин. — Совершено покушение на убийство! Об этом надобно думать и поразмыслить: каким образом действовать, чтобы не допустить жертв. На вас налагается ответственность за жизнь князя, на одну вас.

— Почему на меня одну? — недовольно проворчала Марго.

Она вправе рассчитывать на помощь человека, в обязанность которого входит выявлять преступников, каким бы статусом они ни обладали. И с подозрением покосилась на Зыбина с застывшим вопросом в глазах: мол, неужто вы боитесь скандала? Но Марго поторопилась с выводами, впрочем, это с ней часто происходит, а Виссарион Фомич спокойно объяснил, что имел в виду:

— Потому как я не могу пожаловать к его светлости запросто и в любое время, а вы — другое дело. Готовы ли рискнуть, сударыня? Ну же! Мы с вами имеем опыт.

— Разумеется, готова. А в чем риск?

— Надобно слух пустить, будто князь желает сделать наследницей вас. Однако не сразу, попозже.

— Помилуйте, эдак меня убьют, — не обрадовалась Марго.

Но Виссарион Фомич оставил без внимания ее страхи, ибо уже выстраивал в уме путь к тому, кто решился стать преступником, потому его интересовали некоторые подробности:

— А кто первейший наследник князя, его любимчик? Кому достанется львиная доля состояния, а кому крохи?

— Мне неизвестно, — ответила она со вздохом сожаления.

— А вы полюбопытствуйте, кому и что князь намеревался оставить опосля смерти своей. И надобно узнать, известны ли родственникам условия завещания.

— Сделаю все, что от меня зависит.

— Это не все. Не могли бы вы, ваше сиятельство, выяснить тайные слабости претендентов на наследство? Ну, там… есть ли игроки в семье, любители скачек, скряги, дамские угодники, завистники… Мне надобны пороки-с.

— Понимаю. Задолжавшему игроку нужны деньги, взять их негде, только ежели получить наследство.

— Надеюсь, сударыня, вы проявите осторожность?

— Не волнуйтесь, Виссарион Фомич, я знаю, куда мне предстоит залезть, но также неплохо знаю этих людей.

— Осторожность, уважаемая, не помешает. Иной раз человек видится вполне благопристойным, говорит правильно, а на деле подл и мерзок. Распознать такого весьма сложно, тем он и опасен.

Карета остановилась у полицейского участка, Зыбин зашевелился, готовясь выйти, да Марго его задержала:

— Скажите, сударь, а что с женщиной из проруби? Что за объявление вы хотите дать в газеты?

— Надо бы… — хитро заулыбался тот. — Покамись подумать надобно! Позже посовещаемся, ваше сиятельство, и Кирсанова пригласим. Честь имею, сударыня.

Она велела ехать домой, про себя торжествуя: ей удалось-таки переломить женоненавистника Зыбина, он теперь встречает ее с распростертыми объятиями.