Лариса Соболева - Наследник из Сиама

И еще раз приезжала мать, пробыла два дня, внушая дочери, что та виновата (при чем тут вина, Виола не понимала), что благодарность первейшая обязанность детей, а негодяев надо наказывать…

Так много она никогда не говорила, разве что с гувернанткой и тетушкой Анной, но в диалогах, а не монологом, потому устала. Сюда примешивалось и волнение — слишком много незнакомых людей, которым нужно рассказать о себе, они смущали. Виссарион Фомич налил в стакан воды, поставил его на край — для девушки, а Сергей передал Виоле. Она выпила немного, опустила стакан на колени и продолжила:

— Не так давно моя мать первый раз предупредила о своем приезде. Скоро служанка привела работника по имени Филипп, он мне не понравился, в нем таилось что-то темное. Они все время шушукались… служанка и Филипп. Моя мать приехала очень поздно, за полночь, я не ложилась, ждала ее. Ко мне она только заглянула и спросила, почему не сплю, но ушла, не выслушав ответа. Страшно мне было переходить из одной тюрьмы в другую, неизвестную. Мать давала распоряжения приготовить ей ужин, сказала, что всю дорогу ничего не ела, и вдруг… сдавленно вскрикнула, потом еще… Я побежала на крик… Моя мать лежала на диване, сверху ее придавила собой служанка, а работник вязал ей руки. Увидел меня, бросил мать и… Я только заметила, как он замахивается, идя ко мне. Кажется, я что-то ему крикнула… а потом на меня будто камень упал. Больше ничего не помню. Очнулась в лесу, подняться на ноги не смогла, моя голова была не моей. И так холодно… Я понимала: мне нужно к людям. На мне была какая-то тряпка, я закуталась в нее и поползла на огни. Они светились недалеко, а ползла я долго-долго. И чувствовала, что умираю. Наступил рассвет, а я не доползла до людей. Когда снова погружалась в темноту, думала, что так, должно быть, лучше для меня. А очнулась уже в доме Прохора, он вернул меня с того света.

— Фамилии служанки и Филиппа? — спросил Зыбин, но девушка отрицательно мотнула головой, мол, не знаю. — Вам предстоит неприятная процедура опознания трупа… Пройдемте со мной?

— Только с Прохором. Без него не пойду, — заявила она.

— Можно и с ним, — не возражал Зыбин. — И с Терновым. Идемте-с.

Через пару минут они стояли во внутреннем дворе у ящика с телом женщины, отдаленно напоминавшей мать. Виола впервые видела последствия смерти так близко, в первый миг не понимала, чего от нее хочет толстый господин, растерянно взглянула на него, тогда Зыбин спросил:

— Вы знаете эту женщину?

Виола присмотрелась, замечая знакомые черты, но женщина в ящике никогда не была такой незнакомой, некрасивой, сторонней. Все же это была…

— Моя мать? — с сомнением произнесла Виола.

— Как имя вашей матушки?

— Селестина Шеро… А что случилось с ней?

— Ее убили ножом в спину и бросили в прорубь.

Тут и дошло до бедной девушки: ее мать, ее тиран, ее боль и ужас никогда больше не встанет из ящика, никогда не приедет, не будет пугать страшными планами, которые осуществить предстояло дочери. Две слезы скатились по щекам девушки в знак прощания с адом и надеждами, а с губ сорвались еле слышно слова:

— Она не любила меня, а мне так хотелось…

Отвернувшись, Виола уткнулась в грудь Прохора, тот обнял ее за плечи и повел назад, а Зыбин дал отмашку закрыть ящик. Вернувшись в кабинет, Виссарион Фомич шел к своему месту, остановив недоуменный взгляд на принце — мол, что это вы, голубчик, молчите, не открываетесь родной дочери? Но тот сидел с прямой спиной, положив руки с переплетенными пальцами на стол, и молча следил за девушкой. Только Зыбин решил напрямую задать ему вопрос, как отворилась дверь и графиня Ростовцева втолкнула в кабинет девушку:

— Ступай, мерзавка!

Марго подошла к Зыбину, да вдруг ее взгляд упал на девушку, рядом с ней сидели известные молодые люди из купцов, они привстали, а графиня так и осталась стоять — то ли любуясь, то ли удивляясь юной незнакомке. В то же время девица, которую она втолкнула, стала боком у стены, покусывала ленточку от шляпки и подвывала. А тут и Кирсанов заявил с порога:

— Мошенница доставлена, Виссарион Фомич.

— Нам уйти? — спросил Сергей, видя, что здесь уже не до них.

— Нет, господин Терновой, останьтесь с вашей подопечной, — не разрешил Зыбин, после обратился к девице у двери: — Итак, мамзель, назовите ваше имя?

— Ви… Виола Ко… линская, — жалобно всхлипывала та.

Настоящая Виола округлила глаза, глядя на самозванку с изумлением и непониманием того, что происходит. Тем временем Зыбин и ей задал вопрос:

— Знакома ли вам эта девица?

— Не знакома… Впрочем, один раз я видела ее, она принесла с рынка овощи, это было осенью… А почему она назвалась моим именем?

Вопрос вызвал усмешку у принца и Медьери, но в следующую секунду оба уставились на обманщицу с интересом зоологов, та внезапно перестроилась, перестала реветь и взяла агрессивный тон:

— Какого рынка? Какие такие овощи? Ты кто такая? Что себе позволяешь? Я в жисть на рынок не хаживала. Ну, знаете, господа хорошие, я вот деду пожалуюсь, он вас всех в кутузку упечет!

— Негодяйка! — с удовольствием произнесла Марго.

— А вас, ваше сиятельство, на порог более не пустим! — сыпала угрозами расхрабрившаяся девица.

— Ха! — хохотнула Марго, поражаясь наглости.

— А кто ваш дед? — с улыбкой хищного кота спросил Зыбин.

— Его светлость князь Соколинский Гаврила Платонович!

— Ошибаетесь, сударыня, внучка князя Соколинского вот, — указал Зыбин ладонью на сидевшую напротив Виолу.

Теперь у самозванки другого выхода, кроме как стоять на своем, не было. Она уперла руки в боки и подступала к столу, не понимая, что творит, и демонстрируя полную дремучесть:

— Чего-чего?! Эта внучка моего деда? А доку́мент у нее имеется? У меня вот имеется! И не один! А у тебя чего есть?

— А у нее есть я, голубушка, — поднялся со своего места Чаннаронг. Он подошел к Виоле, взял ее за правую руку, между тем смотрел на самозванку. — Видишь, у нее шрам на ребре ладони? У тебя такого нет. Так я с первой минуты, когда взял твои руки, понял, что ты самозванка. Такой же шрам есть у матери Виолы и у меня. Я, Мирон Гаврилович, сын князя Соколинского, удостоверяю, что моя дочь не ты, а эта девушка.

— Да тут без документов видно, кто ваша дочь, — сказала Марго. — Виола похожа на вас, удивительно похожа.

— Кирсанов, вызови конвой, в арестантскую самозванку, — приказал Зыбин. — Пущай посидит, позже допросим.

Девица завыла, но полицейских плач не тронул, в этом месте слез проливается слишком много, чтобы им верить и сочувствовать. Они подхватили под руки девку и, не церемонясь, поволокли, а та отбивалась, не желая идти добровольно в кутузку, которую обещала всем в этом кабинете. В то же время Виола поднялась, став напротив Чаннаронга, робко вытащила из его ладони свою руку, но! Счастья, что встретилась с отцом, на ее лице не появилось, наоборот, оно стало хмурым. Виола рассматривала отца с минуту и первая заговорила, но сколько разочарования слышалось в ее голосе: