Лариса Соболева - Наследник из Сиама

Сразу после встречи Рожкин убежал в проулок, оттуда выглядывал, чтобы увидеть, куда пойдут обе девицы, а там — как повезет, теперь обеих надо… Но они вышли в сопровождении двух молодых мужчин и уехали в крытой коляске, которой управлял один из спутников. Рожкин не поймал извозчика, не было поблизости свободного. И как же теперь узнать, где прижилась барышня?

Действовал наобум, ходил по городу в кварталах не бедных, но и не слишком состоятельных людей, запросто вычислив, что иметь выезд может лишь тот, у кого деньги водятся. Напрасно бродил второй день, пряча половину лица за шарфом и надвинув на глаза шапку. Ближе к ночи, когда город замирал, шел за Меланьей, чтобы заночевать в своих квартирах, а жили на одной площадке дома в три этажа, который сдавался внаем задешево. Горюнова все же промерзла — дров не хватило, оттого еле ногами передвигала и ругалась по дороге:

— Это ж что за жисть, вроде теперича дом свой имеем, а прячемся! Опять в ентот клоповник идем. Долго ишо так будет?

— Покуда не добью твою барышню. Выдаст нас, чую, выдаст.

— Так она ж не знает, где квартируемся.

— Поостеречься не мешает. Не одна она была, поняла? А коль рассказала, кто у ней дед? И пойдут они к ему…

— Да как же докажет, что внучка? Доку́мента у ней нету.

— Молчи! Сказал — поостеречься, на том и кончим. Днем в любую минуту на квартиру могут прийти, а ночью спят все, полиция тоже.

— А Ася? — обозлилась женщина. — Девку сунули в пекло…

— Ниче ей не сдеется. Да не бойся, я так, из опаски…

Он открыл парадный вход — трухлявую дверь, пропустил ворчунью, глядя по сторонам, но было тихо. Поднялись по лестнице. У Горюновой заел ключ…

И вдруг распахнулась дверь напротив, из квартиры Рожкина вылетел человек, тетка охнула… Филя, обладавший чутьем ищейки, еще не понимая, что тут к чему, ринулся вниз, но и там дверь открылась, в проеме он увидел силуэт человека… Меланья наверху визжала, значит, все же полиция их сторожила.

Рожкин, молодой и сильный, стремительно слетая с лестницы, умудрился ударить ногой в живот человека в проеме. А тот, видимо, ждал, что Филя остановится, ну и дурак. Беднягу скрутило, рухнул он на колени, что и нужно было беглецу, который перепрыгнул через комок из тела и кинулся бежать по утрамбованной дорожке, посыпанной песком от скольжения. Вслед верещал свисток полицейского… Сколько же их в засаде? А думать недосуг, надо бежать…

— Да не знаю! — рыдала Меланья Горюнова на допросе и давай креститься. — Вот вам крест святой…

— Чтоб у тебя рука отсохла, дрянная баба! — зарычал Зыбин. — Мне доподлинно известно, что в сговоре ты с Рожкиным! Вы убили мадам Селестину и скинули в прорубь, а дочь Виолу отвезли в лес смертельно раненную, думали, мертва она.

— Неправда! — пришла в ярость Меланья. — Кто меня оболгал?

Зыбин попыхтел, надувая щеки, — так он усмирял гнев, когда попадались особо наглые арестанты, их удавить надо бы, да нельзя. Он приказал постовому:

— Пригласите княжну для опознания.

В сопровождении Прохора вошла Виола, увидев Горюнову, она осталась у входа, там и застал ее вопрос Зыбина:

— Виола Мироновна, вам знакома эта женщина?

— Это моя служанка, — признала арестантку Виола, — Меланья Васильевна, два года я только и видела, что ее.

— Вас и вашу матушку убивали…

— Она и Филька… э… Филипп. Фамилию не знаю.

— Благодарю вас, можете идти.

Зыбин заерзал, поворачиваясь к Горюновой, он щурил один глаз от солнечных лучей, падавших через окно прямо на его стол. Нечто похожее на улыбку тронуло его толстые губы, он был доволен, ибо дело шло к завершению, а это всегда приятный момент, который хотелось продлить и насладиться им.

— Ну-с… — протянул он с удовлетворением. — Что скажешь?

— Напраслину возвела на меня ваша барышня! — огрызнулась подлая баба. — Не работала я у ней. Никогда.

Зыбин достал исписанный лист, показал ей:

— А это тогда что-с?

— А что? — глядела исподлобья Горюнова.

— Чай, неграмотная? Это дарственная, написанная мадам Селестиной, которая дарит дом с подворьем своей дочери, что удивительно — заверенная. Ну, печать подлинная, а подпись проверим. Найдена бумага во время обыска твоей квартиры. Также найден акт об узаконении и признании Виолы Колинской князем Мироном Гавриловичем Соколинским на основе его прошения, но без права наследования имущества отца и на ношение его фамилии, однако с сохранением титула. Притом называть следует дочь сиятельством, а не светлостью. Редкий документ, не всякому наш государь его выдает, дык и князей от Рюриков у нас раз-два и обчелся.

Вдруг Зыбин набычился, да как рявкнет на арестантку:

— Вздумала дочь княжной сделать?! Да порода не та. Постовой! Веди арестантку. А ты думай, сколь годков каторги уменьшить честным признанием. А вот и горе-княжна твоя. Ну-с, дамы, чего скажете?

Дочь, повернувшись спиной к матери и уткнувшись лбом в стену, завыла, повторяя: «Маманя… Маманя…» Жалкий финал, казалось бы, удачного предприятия. Виссарион Фомич выдерживал паузу, определив по мамане, что та готовила себя к капитуляции, а пока набиралась решимости. Он дал ей время — с полминуты, себе тоже — выпить остывшего чаю, поставив на стол подстаканник, звякнувший чайной ложкой в пустом стакане, поторопил Горюнову:

— Где способен прятаться сообщник Рожкин?

— В заброшенном доме за Горками, — с трудом выдавила она. — Других мест не ведаю, да вряд ли он туда придет опосля того, как меня взяли.

— А из города ему не выбраться, — «успокоил» ее Зыбин. — Разве что через лесок, тот самый, куда вы княжну Виолу отвезли. Но там голодные волки, одному человеку с ними не справиться. Итак, голубушка, выкладывай ваш план.

— Я лишь помогала, потому не все знаю…

— Что знаешь, то и выкладывай.

— Тише, Маргарита Аристарховна, вас услышат, — шикнул Чаннаронг, очищая долотом зазоры между кирпичами.

Оба стояли на коленях у колонны с бюстом, места между стеной и колонной мало, что создавало трудности в работе, а долбить стену надо внизу, тайник у самого пола. Марго держала канделябр с тремя свечами, Пакпао находился тут же, сидел в сторонке — это была вторая статуя в комнате. Ночь — самое спокойное время в доме, кишащем слугами, князьями в неисчислимом количестве, просто дворянами, приживалами. Не дом, а Ноев ковчег, всем нужно участие в судьбе, выраженное в круглой сумме. Только ночью можно освобождать тайник от чертовой штукатурки в палец толщиной и каменной твердости!

Чаннаронг действовал осторожно, словно оперировал человека, поначалу эта скрупулезность злила Марго, ей бы поскорей открыть тайник и закончить эту историю. Он объяснил: прошло много лет, не исключено, что конструкция обветшала, а то и нарушилась в связи с покрытием штукатуркой, лучше не рисковать и затратить время, нежели устройство заклинит — тогда придется стену ломать, а то и колонну. Чаннаронг работал, а Марго услаждала его слух новостями от Зыбина, порой она входила в раж и повышала голос, но после замечания соучастника перешла на полушепот: