Виктор Пронин - Ошибка в объекте

«Значит, так, — подумал Сухов, — я выдергиваю из-под него стул. Сидит он косо, две ножки в воздухе повисли… Я запросто выдергиваю из-под него стул, он, конечно, тут же падает, а до того, как успеет подняться, бью по голове. Этим стулом не убьешь, но время выиграю, я успею, запросто успею, а состав… — Электровоз уже прошел мимо, потянулись вагоны… — Была не была — я выдергиваю стул…»

Николай пристально посмотрел на Сухова.

— Ну? — проговорил он, улыбаясь. — Опять за свое?

— Ты о чем?

— Сядь. И не рыпайся, — в его голосе прозвучала скука, которая пугала Сухова больше всего. И еще это спокойствие, с которым Николай может совершить все, что угодно. Он знал — все, что угодно.

— Знаешь, — проговорил Сухов, не в силах оторвать взгляда от проходящих вагонов, — я, пожалуй, еще раз схожу… Если ты не против, — он вымученно улыбнулся сорвавшейся шутке.

— Сходи, — протянул Николай понимающе. — Отчего не сходить, если организм требует…

Заплетающимися шагами Сухов опять направился к увитой плющом деревянной будочке, но как-то вкось, словно обходя невидимую преграду, чуть раскачиваясь длинной нескладной фигурой. С каждым шагом его как бы сносило к самому краю перрона, к рельсам, к составу. Казалось, он вот-вот свалится на эти громыхающие вагоны, на прогибающиеся под страшной тяжестью рельсы. Сухов уже миновал уборную, но продолжал идти рядом с составом, а когда решился оглянуться, то увидел, что Николай смотрит на него с поощряющим любопытством. Ну-ну, дескать, покажи, что ты там задумал! И еще как-то одновременно Сухов увидел рабочих на путях за пределами станции, дежурного, вышедшего на перрон, увидел вдалеке на улице поселка велосипедиста и даже выражение его лица — он равнодушно и сонно лущил семечки, сплевывая шелуху прямо перед собой. И все это Сухов увидел настолько четко, ясно, будто в сильную подзорную трубу. И Николая увидел — тот смотрел вслед презрительно и выжидающе.

И Сухов побежал.

Неловко перебирая тощими несильными ногами, побежал по перрону, спрыгнул на откос пути, но, не удержавшись, со всего размаха упал на острую, как толченое стекло, жужельницу, изодрал колени, руки. Даже не почувствовав боли от стеклянных осколков в ладонях, он вскочил и бросился за неумолимо уплывающим составом. Сухов бежал из последних сил в метре от поручней последнего вагона и не мог, не мог сократить расстояние. Уже почти сдавшись, он упал вперед и в падении успел схватиться за скобу. Несколько метров его тащило по насыпи, он все никак не мог встать на ноги. Наконец, изловчившись, сумел перехватить другую скобу, повыше, потом еще одну. Поднявшись на самый верх вагона, Сухов перевалился через край и с облегчением обессиленно рухнул вниз, на мелкий уголь. Но тут же, словно какая-то сила подбросила его, он вскочил, выглянул наружу. Николай по-прежнему сидел за алюминиевым столиком и с каждой секундой отдалялся, растворяясь среди станционных построек, вагонов на боковых путях, среди деревьев, заборов, навсегда уходил из жизни Сухова.

Боже, неужели навсегда?!

Не выдержав напряжения, Сухов упал лицом в угольную пыль и разрыдался, размазывая по щекам черные слезы. Успокоившись, он перевернулся на спину, раскинул руки в стороны и закрыл глаза. Мерный стук колес давал ощущение безопасности, и Сухов постепенно приходил в себя. Открыв через некоторое время глаза, он увидел над собой темнеющее небо, а приподнявшись, удивился — солнце, оказывается, еще не зашло, лишь коснулось горизонта. Словно сдавленное собственной тяжестью, оно медленно скрывалось за выпуклостью земного шара, и рельсы сверкали красноватыми бликами, и облака были необыкновенно яркого красного цвета, и красновато-тусклые отблески солнца метались в стеклах встречных составов.

Состав дернуло, и Сухов, съехав по угольной кучке в самый низ вагона, проснулся. Над головой зияло звездное небо, мимо проплывали огни какого-то полустанка, вагон на стыках легонько вздрагивал, тело болело от впившихся острых кусков угля. Уже когда огни скрылись за поворотом, он вдруг понял, что с каждой минутой приближается к дому. Нужно было, не доезжая до Москвы, спрыгнуть и пройти километра полтора пустырями и огородами. Он хорошо знал, что перед мостом поезд замедлит ход, а сразу за рекой вдоль дороги идет травянистый склон — там можно спрыгнуть даже в темноте.

Все получилось удачно, Сухов даже не упал. Пробежав несколько метров, он остановился и сел на высохшую траву. Здесь, в темноте, вдали от людей, он был в безопасности и не спешил уходить. Наверно, должно было пройти какое-то время, прежде чем он успокоится и сможет поступать здраво.

Было уже около полуночи, когда Сухов встал, прислушался. Огни поселка поредели, только в нескольких домах сумрачно светились голубоватые окна. Телевизоры смотрят, подумал Сухов отрешенно, как о развлечении, для него теперь недоступном. И направился к реке. На самом берегу он еще раз огляделся и, не медля больше, разделся. Сухов долго умывался, потом вытряхивал угольную пыль из одежды, а когда из-за моста показался катер рыбинспекции, зачем-то нырнул в прибрежные кусты и сидел там, пока катер не скрылся.

— Ну и жизнь началась, — пробормотал он с горькой усмешкой.

К дому Сухов не решился идти по улице. За последние дни он изменился, отовсюду ждал опасности и, продираясь на ощупь сквозь колючие ветви боярышника, спотыкаясь о комья земли на убранном огороде, даже испытывал странное удовлетворение, будто своими страданиями искупал какую-то вину. И в то же время ему приятно было чувствовать себя осмотрительнее, хитрее того, кто, возможно, поджидает его у калитки, стережет за фонарным столбом, наблюдает из-за угла сарая… А то, что опасность существует, что она все ближе, он знал наверняка, знал, что скрыться ему удастся только на время.

На террасе вспыхнул свет, и Сухов увидел отца. Старик вышел на крыльцо, долго всматривался в темноту, потом вернулся в дом и включил еще одну лампочку, осветив весь двор. И Сухову ничего не оставалось, как побыстрее пересечь освещенное пространство. Зачем-то пригнувшись, он пробежал к крыльцу и, протиснувшись в дверь, тут же захлопнул ее.

— Явился, значит, — удовлетворенно проговорил отец. — И то ладно. А дружок твой где же затерялся? — кутаясь в длинное черное пальто с обвисшими карманами, старик исподлобья глянул на сына.

— Да затерялся, — с облегчением ответил Сухов, поняв, что Николай не опередил его, не появился здесь, пока он у моста дожидался глубокой ночи. Надо же, оказывается, он до сих пор опасался и этого.

— И то ладно, — одобрил отец. — Не по душе он мне. Себе на уме человек. С ним ухо востро… А? — Старик придирчиво окинул взглядом Сухова, отметив про себя его истерзанный вид, перепачканную одежду, нервозность. — А ты никак его ждешь? — подозрительно спросил он, когда Сухов неожиданно прильнул к темному окну.