Виктор Пронин - Ошибка в объекте

— Как его зовут?

— Николай.

— Какой Николай? А фамилия? Отчество? Где он живет? Чем занимается?

— Не знаю. Ничего этого я не знаю. Мне известно только, что его зовут Николаем, что он нездешний…

— Так. — Демин в раздумье потер подбородок, отодвинул лежащие перед ним бумаги. — Когда произошло убийство?

— Неделю назад.

— Почему же вы не заявили раньше?

— Не мог… Это не объяснишь вот так с ходу, все сложнее, чем может показаться… Так получилось… Я не мог оставить его, вернее, он не отпускал меня… Понимаете?

— Откровенно говоря, плохо. Евгений Андреевич, давайте по порядку. Вы пришли сюда, чтобы заявить о совершенном преступлении. Об убийстве. Преступник — некий Николай. Он уехал, а вас послал сюда, так?

— Нет, — Сухов вскочил, но тут же сел. — Я сам пришел. Он меня не посылал.

— А как же вы узнали о преступлении? — осторожно спросил Демин. — Или вы вместе…

— Нет! Он убил один. А вместе… Вместе мы труп прятали.

— Ни фига себе! — невольно воскликнул Демин и, встав, прошелся по кабинету, озабоченно поглядывая на странного посетителя. — И куда же вы его спрятали?

— Мы его утопили, — упавшим голосом сказал Сухов. — Я хочу, чтобы вы знали… На случай, если все обнаружится, когда все станет ясно…

— Да уж обнаружилось! — Демин сел, откинувшись на спинку стула. — Вы хотите, чтобы этот наш разговор был зачтен как явка с повинной? Так?

— Не знаю, как это у вас называется… Просто я считаю, что поскольку стал свидетелем преступления, то должен об этом поставить в известность… Вы не думайте… Я вполне нормальный… Только слегка больной, в том смысле, что у меня температура, простыл… Что-то вроде горячки после той истории.

— Дела-а, — протянул Демин и с силой потер лицо ладонями. — И вы можете показать, где все это произошло?

— Хоть сейчас! — Сухов вскочил, начал застегивать пуговицы на плаще, пятиться к двери…

— Нет-нет, мы еще потолкуем, если вы не против.

— Конечно! Я за этим и пришел, я с радостью… Не то чтобы в самом деле с радостью, но так уж говорится, вырвалось, понимаете, бывает, что… — он говорил все тише и наконец совсем замолк.

— Начнем сначала, — Демин вынул из стола чистый бланк протокола. — Где вы познакомились с Николаем?

— На улице. На нашей улице. Я нес воду, а тут он… Дай, говорит, воды напиться. Конечно, я дал, что мне, воды жалко? Он напился, по сторонам посмотрел и говорит, что надо бы ему в одном деле помочь, что дело необычное, не каждый справится, а я вроде того… Ну, вызываю у него доверие.

— Ну что же, вы оправдали его доверие?

— Выходит, оправдал, — растерянно проговорил Сухов.

— Правильно! Доверие надо оправдывать. Вы где работаете?

— На мясокомбинате. В колбасном цехе. Начальником участка.

— Ого! У меня намечается выгодное знакомство!

Демин бросил эту шутливую фразу, чтобы дать себе передышку. Слишком уж необычное складывалось положение. Чтобы вот так, средь бела дня, по доброй воле пришел человек и признался в соучастии, или, как он утверждает, в сокрытии следов преступления, и какого преступления! Такое случается не каждый день, во всяком случае, у Демина подобное вообще произошло впервые.

А Сухов словно освободился от непосильного груза — вздохнул облегченно, разогнулся, откинул голову назад, так что волосы легли на спинку стула. Слишком уж измаялся он за последнюю неделю. И не столько болезнь его извела, сколько бесконечные колебания. Отчаянная решимость пойти и все рассказать сменялась вялым безразличием, на смену страху, подавленности приходило оживление, бывали минуты, когда он во всем винил себя, потом себя оправдывал… А теперь все кончилось.

Демин с интересом рассматривал сидящего перед ним длинного узкоплечего человека, остроносого, с близко поставленными глазами, обратил внимание на обгрызенные ногти, неглаженую сорочку, будто Сухов выхватил из ящика первую попавшуюся, второпях натянул ее на себя и прибежал, опасаясь передумать. «Вот только в своем ли он уме? — думал Демин. — Не стоит ли на каком-нибудь интересном учете? Придется навести справки. А если он честный, порядочный человек, каким и пытается предстать, что же заставило его участвовать в преступлении? Страх? Солидарность? Или же его отношения с Николаем гораздо ближе?»

— Скажите, а что, собственно, вас заставило помогать незнакомому человеку в столь необычном деле?

— Видите ли… — Сухов помялся, не зная, видимо, насколько откровенным следует быть. — Вероятно, я выгляжу не самым лучшим образом, но… Как вам это объяснить…

— Струсили? — участливо спросил Демин.

— Похоже на то. — Сухов виновато посмотрел на следователя. — Уж слишком все это было неожиданно!

— Он вам угрожал?

— Д… да! — после небольшой заминки кивнул Сухов. — Он мне угрожал. Да-да, конечно, иначе бы я не мог вот так просто…

— Он был вооружен?

— Да! У него был пистолет!

— А ведь у него не было пистолета, — улыбнулся Демин.

— Вы уверены?! — воскликнул Сухов, но, взглянув в смеющиеся глаза следователя, опустил голову. — Да, действительно… Пистолета я не видел… Но ведь он мог и быть!

— Нет, так не пойдет, — покачал головой Демин. — Сейчас я спрошу у вас, не было ли при нем небольшой пушки, и вы скажете, что да, конечно, пушка у него была. Я очень серьезно отношусь к вашим показаниям и надеюсь, что вы пришли сюда, руководствуясь искренним стремлением помочь правосудию. — Фраза получилась тяжеловатой, но Демин понимал, что именно этих слов и ждал от него Сухов, эти слова лучше всего успокоят его, придадут уверенность, желание быть полезным и, кто знает, может быть, даже искренним.

Сухов принялся быстро и убежденно что-то говорить, заверять, размахивать руками, его жесткий плащ при этом скрежетал, он несколько раз вскакивал со стула, снова садился, а Демин прикидывал — как быть дальше. Он понимал — на него свалилась большая работа.

— Разумеется, я понимаю, что вряд ли могу рассчитывать на ваше уважение, — неожиданно закончил Сухов.

— При чем тут вообще уважение? — Демин махнул рукой. — Не об этом речь.

— Да? — Сухов исподлобья глянул на следователя, и его острые желваки дрогнули под тонкой бледной кожей. — Значит, об уважении и речи быть не может?! А я вовсе не уверен, что вы на моем месте смогли бы поступить вот так! Я пришел к вам и говорю — судите! Судите! У вас законов на всех хватит, — он дернул головой в сторону шкафа, заваленного кодексами, сводами, комментариями. — Судите! Я надеюсь на вашу справедливость, порядочность, честность — судите! — Освободившись от мучившей его тайны, Сухов вдруг почувствовал, что самолюбие восстало в нем нервно и обостренно. — Законы здесь, в этой комнате, и вон там, за окном, — он вскочил, загремев плащом, и ткнул пальцем в сторону стройплощадки, — разные! В этом кабинете нетрудно говорить о мужестве, о самоотверженности, правосознании! Здесь за это деньги платят. Но когда ночью встречаешь детину с ухмыляющейся рожей, который говорит, что надо бы труп спрятать, то думаешь не о мужестве…