Виктор Пронин - Ночь без любви. Повести

Показались огни города. Они выглядели необычно маленькими и редкими. Но с каждым километром наливались силой, становились ярче, многочисленнее.

— Я вот все думаю, — заговорила Таня, — за какую смежную специальность ты меня балуешь?

— За основную, Таня! — воскликнул Анатолий, будто ждал этого вопроса. — Тебе смежная вовсе и ни к чему!

— Моя основная специальность — чертежница.

— Ошибаешься. Ты — красивая женщина, Таня. Это главное. Это много, Таня. Это так много, что дай тебе бог управиться только с этим богатством.

— Боюсь, это что-то смежное.

— Боишься? Смежное или основное — все равно бояться не надо. Оно у тебя есть, и хорошо. Не надо прятать свое богатство от друзей. — Анатолий положил руку Тане на плечо. — Ты меня поняла? Вот и хорошо. Надо щедро, не скупясь, дарить друзьям радость, счастье, утеху… Это куда важнее и ресторанных столиков, и железнодорожных билетов. А друзья всегда найдут, чем порадовать тебя, можешь в этом не сомневаться. Вот за что мы не выпили с тобой в ресторане, так это за наши смежные специальности… Ну, ничего, наверстаем. А? Наверстаем?

— Как получится. — Таня повела плечом, стараясь сбросить тяжелую руку Анатолия.

— Не надо, Таня, стремиться уходить от своих друзей, от их объятий. Освобождаясь от друзей, обретаешь не свободу, а нечто совершенно другое.

— Что же я получаю?

— Зависимость. Ты становишься зависимой от обстоятельств, жизненных невзгод, попадаешь в плен к другим людям, а они оказываются не столь хороши, как хотелось бы, не столь хороши… Ты вдруг обнаруживаешь однажды, что у них многовато требований, капризов, желаний, что у них маловато возможностей, да и нет большого желания бросить к твоим ногам даже то, что у них есть… Поверь мне, Таня, очень мало людей, способных пожертвовать хоть чем-нибудь ради ближнего. Да что там ближнего… даже ради любимой девушки. Даже на девушках экономят, отделываясь губной помадой, шоколадкой и ножницами для ногтей.

— А чем отделываешься ты?

— Я ничем не отделываюсь. Я вообще не отделываюсь. Я говорю — бери меня, я вся твоя. Разве ты этого не знаешь? Молчишь. Значит, знаешь. И не надо дразнить меня… Зачем? Тем более что я не отвечаю, хотя мог бы…

— Прости.

— Да ладно, чего уж там… Как идем? Нет, не зря я два года за баранкой отсидел, не зря. Скажите, что неплохо вожу, не скупитесь!

— Ну что ж… Четыре с плюсом, — начал было Костя и тут же вскрикнул: — Осторожно!

Но было поздно.

Все произошло за несколько секунд — визг тормозов, толчок, отчаянный визг Тани, короткий мат Анатолия. Когда машина была метрах в сорока от перекрестка, из-за угла вышел человек в светлом плаще. Ослепленный ярким светом фар, он остановился посередине дороги, как раз на осевой линии, ожидая, пока приближающиеся фары пронесутся мимо. Но машина мчалась прямо на него, и Анатолий не мог ничего с ней поделать. Оглянувшись, Костя увидел, что человек лежит, свернувшись калачиком, а из-под его головы вытекает, набирает силу струя крови.

Выскочив на обочину под деревья, машина остановилась, но Анатолий тут же дал задний ход, и ни Костя, ни Таня не успели опомниться, как были уже в сотне метров от перекрестка. Только теперь Анатолий показал, что он действительно умеет водить. Повороты, набор скорости, торможение — все это он проделывал не задумываясь. Наконец, оказавшись едва ли не в противоположном конце города, он свернул в тихий переулок и выключил мотор.

Где-то на вокзале орали маневровые тепловозы, пролетел самолет со стороны аэропорта, тот самый, на который Анатолий приглашал Таню, из-за домов слышался свист пара в котельной. На крышу машины падали редкие тяжелые капли, но это был уже не дождь — капли срывались с листвы. Все молчали, словно ждали, не покажется ли погоня, не появится ли в конце переулка милицейская мигалка.

— Так, — протянул Анатолий, — влипли мы, ребята… Ох, крепко влипли… Не знаю даже, как дальше жить будем… А, Костя, что скажешь?

— Если бы только наезд…

— А что же, по-твоему, еще было?

— Дело в том, что…

— Да хватит тебе выть! — резко обернулся Анатолий к Тане. — Что еще было? — спросил он у Кости.

— Первое — сбили человека. Скорее всего насмерть. И потом… удрали. Первое можно как-то объяснить… Плохая погода, скользкая дорога, вина самого пешехода… Он вышел на дорогу в неположенном месте… А второе… Вроде бы того, что…

— Нас кто-нибудь видел?

— Вряд ли. Дождь, время позднее…

— Сзади шла машина, — сказала Таня.

— Да? — удивился Анатолий. — Не помню… Значит, они уже там. Нам бы его в сторону оттащить, на обочину… Нашли бы только утром, когда рассветет… А там ищи-свищи… Эх, оплошали! — Он ударил кулаком по коленке. — А теперь любая машина остановится — прямо посреди дороги остался! Ну что, Костя, милиция уже знает?

— Минут через десять-пятнадцать будет знать. У них это налажено. Водитель позвонит в «скорую», врач обо всем доложит дежурному, тот сообщит начальству, выезжает группа… На все это уйдет самое большее… полчаса.

— Таня! Заткнись уже, наконец. Думать надо! Думать! Думать! Тебе-то ничего не грозит! Или ты нас уже оплакиваешь?!

Костя вдруг поймал себя на том, что чувствует грозящую ему опасность. А исходит она от Анатолия. Во всех его криках, вопросах, уточнениях ощущалась явная направленность — водитель Костя, и за все, что произошло, отвечать ему. Вжавшись в угол заднего сиденья, Костя смотрел в тяжелый затылок Анатолия и ждал. Что-то подсказывало ему, что сейчас начнется самое важное.

— Может быть, мне лучше уйти? — спросила Таня.

— Сиди, — сказал Анатолий. — Костя! Я тебя слушаю!

— Он остановился на осевой линии. То есть сделал лучшее в его положении. Мы осевую линию пересекли… Это уже само по себе нарушение.

— Дождь! — резко сказал Анатолий. — Никому не известно, пересекал я линию или не пересекал!

— Перед наездом вы начали тормозить. Значит, на асфальте остались полосы от колес. Дождь их не смоет. Во всяком случае, до утра они продержатся. Тем более что на участке остановят движение. По этим полосам нетрудно представить все, что произошло.

— И что же произошло?

— Машина превысила допустимую скорость, потеряла управление и сшибла человека. Хотя это можно объяснить плохой дорогой, ночными условиями, ограниченной видимостью и так далее.

— Я не превышал допустимую скорость. Там стоит ограничительный знак — девяносто километров. Так мы и шли.

— Мы шли под сто.

— А я говорю — девяносто. И никто не мешает мне сказать — семьдесят.

— Водитель должен идти с такой скоростью, которая позволяет ему управлять машиной, — проговорил Костя без выражения. — Если машина становится неуправляемой, значит, скорость превышена. Даже если вы давали двадцать километров в час.