Н Борисов - Будни милиции

Возможно, мои слова звучали не очень убедительно, а может быть, Перов и был тем самым закоренелым негодяем. Во всяком случае он продолжал молчать.

— Ну так что же? — несколько повысив голос, спросил я в очередной раз.

— Спрашивайте, — выдохнул он.

Я заполнил анкетную сторону протокола допроса, и разговор начался. Он был долгим и мучительным даже для меня, проводившего подобные допросы чуть ли не ежедневно, а главное, малополезным. Напротив меня сидел угрюмый, озлобленный на весь мир человек, хотя злиться ему можно было только на себя. По существу, он признал лишь факт проживания по чужому паспорту. Участие в краже поляковской коллекции он категорически отрицал. Перов не пытался спорить со мной по тому или иному эпизоду, не цеплялся за мелкие противоречия, не выдвигал никаких заслуживающих внимания и рассмотрения встречных версий. Упрямо и монотонно он твердил все время одно и то же:

— Меня оговорили. Я ни в чем не виноват.

У него не было никакой линии защиты. Видимо, он прекрасно понимал, что не в его силах опровергнуть свидетельствующие против него улики.

Только один раз, когда я сказал ему, что Воронов и Сидоров до встречи с ним понятия не имели о коллекции Полякова, Перов сделал попытку опровергнуть меня по существу.

— Во-первых, — сказал он, — о коллекции Полякова даже в газетах писали, и Воронов мог знать о ней и раньше, а во-вторых, даже если он и не знал, то из этого еще ничего не следует. Может быть, только узнав от него, Перова, о знаменитых поляковских часах, они и решили совершить кражу.

— Предположим, — сказал я, — они слышали раньше о коллекции в общих чертах, но о расположении часов в квартире, их относительной ценности, расписании дня Полякова они же знать не могли.

С этим Перов спорить не стал. Он только со злостью махнул рукой и сказал то, что я уже слышал от него двадцать раз.

— Я ни в чем не виноват. Меня оговорили.

Что же касается присвоения Перовым чужих документов, то его версия (если можно назвать версией два десятка скупых, почти односложных ответов на мои более пространные вопросы) заключалась примерно в следующем.

Да, действительно, несколько лет назад в трамвае он нашел бумажник с документами — паспортом, трудовой книжкой и водительским удостоверением. Владельца документов он не знает, ни до этого, ни после ни разу не видел. Документы эти вместе с бумажником Перов кинул в ящик стола и до поры до времени о них не вспоминал. Когда же, испугавшись ареста, решил бежать, вспомнил о них, подделал печать об увольнении бывшего владельца паспорта с места работы и переехал в райцентр. Там сразу же устроился на автобазу, поскольку шоферы нужны везде. На мой вопрос о Воронове Перов ответил, что знает его с детства, а Сидорова видел всего два раза, причем второй раз издалека. Перов подтвердил, что сам несколько лет собирал коллекцию часов, но хранил ее не у себя, а на квартире у сестры. Чем объяснить, что при обыске у него в комнате за шкафом были найдены сберегательная книжка Полякова и квитанция из комиссионного магазина, Перов не знал.

— Я при обыске не присутствовал, — заявил он, — так что если бы в мое отсутствие там нашли даже акции Панамского канала, я бы не стал нести за это ответственность.

На вопросы, на которые в принципе Перов мог не отвечать, он и не отвечал, в крайнем случае говорил «нет» или «не знаю». В частности, он не сказал, когда я спросил его, почему он так долго держал у себя чужие документы и не пытался разыскать их владельца.

Отказался Перов отвечать и на вопрос о том, зачем же, если он ни в чем не виноват, вместо того чтобы оправдаться, «ударился в бега». Впрочем, я понимал, что на этот вопрос у него и не может быть удовлетворительного ответа, поскольку оправдываться ему было нечем.

Его поведение на допросе, вызывающая манера держаться, явное нежелание помочь нам честными, искренними показаниями раздражали. Не знаю, понимал ли он, что такое поведение характеризует его очень плохо, мало того, достаточно убедительно свидетельствует о том, что он действительно причастен к преступлению и ничего не может противопоставить фактам и показаниям его соучастников. В общем, я должен был признать, что допрос Перова не внес ничего нового. И в принципе после выполнения необходимых формальностей дело на Перова можно было передавать в суд. Смущала меня, правда, невыясненная в процессе следствия версия об убийстве, но я все же склонялся к мысли, что в этом вопросе Перова на самом деле оговорили. Кто-то, кто имел к нему особые претензии. Следователь Буров, который вместе со мной был подключен к делу о краже коллекции, тоже допросил Перова и тоже ничего существенно нового не узнал. Практически Перов повторил ему все, что раньше сказал мне, но, пожалуй, с еще большей неохотой. Буров заполнил после очередного допроса бланк протокола о задержании Перова на основании статьи 122 УПК РСФСР, и его увели в изолятор временного содержания.

— Ну что скажешь? — спросил меня Буров. — Есть у тебя какие-нибудь оригинальные соображения? — И, не дожидаясь моего ответа, стал размышлять вслух: — Ну какие могут быть соображения? Дело ведь ясное. Перов даже не пытается защищаться, понимая, что шансов у него нет. Но ведет себя при этом весьма нагло. Представляешь, я спросил его, откуда он узнал об аресте Сидорова и Воронова, а он в ответ понес несусветную чепуху, сказав, что ему об этом сообщил сам Воронов.

— Нет, Перов сказал, что Воронов еще был тогда на свободе и что он специально искал Перова, чтобы сообщить ему о Сидорове. Причем на поиски он потратил чуть ли не сутки. Перов утверждает, что именно Воронов и посоветовал ему бежать.

— Действительно странно. Какой же смысл был Воронову предупреждать Перова ценой такой потери времени. Ведь он мог успеть улететь в Минводы и даже гораздо дальше?

— Вот я и сказал Перову, что у него не сходятся концы с концами и что пусть придумает что-нибудь поубедительнее. Я боюсь, что заставить его вернуть похищенное будет в этих обстоятельствах очень и очень непросто.

Буров положил на стол чистый лист бумаги и написал на нем:

«1. Этапировать Воронова для очной ставки с Перовым.

2. Найти владельца паспорта Рассказова и допросить его.

3. Установить связи Перова — друзей, родственников, знакомых, главным образом, тех из них, с кем он встречался, проживая под чужой фамилией, то есть после кражи и бегства. С помощью установленных связей попытаться разыскать похищенное».

Буров сунул мне для прочтения исписанный листок, подождал минуту, не добавлю ли я что-нибудь к его плану, и сказал:

— Ты сам понимаешь. Все это мы должны проделать за трое суток, поскольку по сто двадцать второй статье нам больше времени не полагается. А потом будем просить у прокурора санкцию на арест Перова.