Аллан Холл - Монстр [Дело Йозефа Фритцля]

Должно быть, она была уверена, что родителей нет дома, иначе никогда не осмелилась бы приводить к себе домой, да еще в свою комнату, мальчиков. Еще тогда приятели рассказывали мне, как им пришлось побывать дома у Элизабет. Ей исполнялось то ли двенадцать, то ли тринадцать, и она пригласила нескольких друзей на домашний праздник. Ее мать, Розмари, неожиданно войдя в комнату, сказала: „А ну-ка быстро все по домам: отец возвращается“.

В школе Элизабет никогда не рассказывала о своей семье; единственным братом, про которого она упоминала, был Харальд. Он был всего лишь на год старше нас, поэтому я близко с ним познакомилась. Я думала, что он тоже очень боится отца. Как-то он рассказал, что когда однажды получил плохую отметку, то собирался спрятаться. „Я не дурак, домой не пойду, чтобы не выпороли“, — сказал он. Насколько мне известно, Харальд, как и все старшие дети, поскорее при первой же возможности ушел из дома и женился».

Фактически один лишь Йозеф Фритцль-младший не смог оставить родного гнезда, все больше и больше принимая на себя труды и обязанности, которые взваливал на него отец, по мере того как уходили остальные дети. В конце концов он превратился в работавшего с полной занятостью сторожа, уборщика и помощника при пансионе, а также наемного работника на стройплощадках. Но ему всегда отводилась роль подчиненного и никогда — начальника. Контролировать все должен был один человек: Йозеф Фритцль- старший.

Сусанна считает, что Элизабет собиралась уйти и жизнь у нее могла бы сложиться хорошо, как и у других ее братьев и сестер. «Я думаю, что Элизабет могла бы так же уйти и потому-то он ее и запер. Она уже однажды убежала в Вену, когда готовилась стать официанткой на автозаправочной станции в Стренгберге. Она работала там, когда мы окончили школу и ей исполнилось пятнадцать. Тогда мы надолго утратили контакт, поскольку я уехала работать в Вену, а когда вернулась обратно домой в Амштеттен, редко бывала дома. Пару лет спустя я снова встретила Харальда и спросила, как поживает Элизабет. Он ответил, что она сбежала с какой- то неизвестной сектой и в ее розысках принимал участие даже Интерпол. Я была потрясена, но это звучало логично, потому что я понимала, из-за чего Элизабет могла сбежать. К несчастью, о домашнем насилии и сексуальных домогательствах в семьях в то время почти не говорили. Элизабет ни словом бы не обмолвилась об этом, и вы никогда не увидели бы на ее теле синяков. Кстати, после того, как она сбежала в первый раз, семья прошла проверку у психолога.

Три года спустя состоялось собрание нашего бывшего класса. Организатор этой встречи сказала нам, что Элизабет сбежала из дома очень давно, оставив трех детей у родительского порога. Не зная об этом, она собиралась пригласить Элизабет на встречу. Не найдя ее адреса, она отправилась в дом к ее родителям, где встретила Розмари и спросила ее про дочь. Тогда Розмари рассказала ей эту историю и сказала, что ничегошеньки не знает о дочери. Рассказывая, она плакала… то есть, я хочу сказать, была действительно подавлена горем.

У меня есть родственники, которые знают человека, работающего в клинике Мауэра, где сейчас находится Элизабет с детьми, и я слышала, что Элизабет — очень сильная женщина, которая держит своих детей под контролем, а они любят и уважают ее.

Я заходила к ней несколько раз поиграть, когда мы были еще совсем маленькие, но только когда ее отца дома не было. Он не любил меня, потому что я спрашивала, отчего Элизабет не может зайти ко мне поужинать. Скоро он просто запретил мне встречаться с ней. В школе Элизабет казалась не грустной, просто очень тихой. У нее были хорошие отношения с братом Харальдом и младшей сестрой Дорис».

Мать Сусанны Парб Бригитта добавляет: «Когда все обнаружилось, я поняла, что не могу вспомнить, чтобы Элизабет вообще когда-либо навещала мою дочь. Мне кажется, что ей не разрешали, так как другие ее друзья постоянно бывали у нас. Большинство жителей Амштеттена, конечно, знало о том, что Фритцль был осужден за сексуальное преступление. Но мы никогда не слышали ничего конкретного, большей частью все это были слухи. Так или иначе все мы полагали, что, может быть, и правда, что Элизабет сбежала, так как ее отец был из тех людей, с которыми сложно жить. Но что он держит ее взаперти — этого я не могла себе представить даже в самых диких фантазиях».

Недалеко от Иббштрассе находится автобусная остановка, где Элизабет привыкла сидеть, прежде чем отправляться домой или идти в школу. Вместе с ней ездила Криста Вольдрих. На остановке подружки встречались каждое утро, болтая о мальчиках, косметике, учителях и сериалах.

Криста вспоминает:

«Мы крепко привязались друг к другу в школе. Нас многое объединяло — строгие семьи, почти полное отсутствие свободных денег в доме. Это означало, что обе мы начинали неделю в понедельник в свежих платьицах и так и носили их до пятницы. Легко представить, что другие дети часто оскорбляли нас из-за этого.

Мы обе считали себя последними. Полагаю, нам было трудно смешаться с другими ребятами. В свою очередь, это еще больше сближало нас, так что некоторые даже называли нас лесбиянками, хотя все это чушь. Отверженные — это определение подходило нам вполне. Пять лет мы делились всем. Я никогда не подозревала о том, что творится с ней дома».

Время, которое они проводили вместе вне школы, было ограничено прежде всего потому, что Элизабет должна была вернуться домой как можно скорее, чтобы не огорчать отца. «Но мы разговаривали друг с другом при первой возможности и стали очень близки. Мы вместе возвращались из школы, иногда останавливаясь возле ближайшего магазинчика, чтобы купить сластей, если были деньги. Помню, Элизабет больше всего нравился шербет. Она всегда должна была быть дома самое позднее через полчаса после окончания занятий. Затем она должна была заниматься работой по дому и делать домашние задания, совсем как я.

Не думаю, что я когда-нибудь догадалась бы, что происходит с ней. Она не была каким-то особенно уж грустным ребенком. Но мне раз и навсегда запретили бывать у нее. Единственное объяснение, которым она всегда ограничивалась, это то, что ее отец очень строг. Я никогда не видела его, но он постоянно стоял между нами из- за своего влияния на Элизабет, как незримый призрак, который всегда чувствуешь, даже если не видишь его.

У Элизабет никогда не было своего парня, да она и не помышляла об этом, пока мы были знакомы, — лет, эдак, до шестнадцати. Тяжело говорить такое, но думаю, что у нее никогда не было бы „нормальной сексуальной жизни“ — мешало бы воспоминание о том, что ее насиловали лет с одиннадцати. Мы никогда не говорили о половой жизни.