Буало-Нарсежак - Замок спящей красавицы [Волчицы • Дурной глаз • Замок спящей красавицы • Фокусницы]

— Вы играете? — спросил я.

— Да…

Похоже, она вначале смутилась, но затем, неожиданно решившись, выпалила:

— Я даже даю уроки… чтобы развеяться. Но вы не беспокойтесь, ваша комната в глубине квартиры, так что вам ничего не будет слышно.

— Жаль. Я обожаю музыку, а в детстве сам учился играть на пианино.

— Вы умеете играть на пианино?! Вы никогда мне об этом не писали.

— О, я считал это мелочью, не заслуживающей вашего внимания.

Паркет еле слышно скрипнул, и я невольно обернулся в сторону гостиной; Элен тоже повернула голову.

— Ладно уж, входи! — произнесла она.

И в комнату вошла, а точнее, бесшумно скользнула девушка.

— Моя сестра Аньес, — представила ее Элен.

Я встал, поклонился, и до меня донесся пронзительный, теплый и живой аромат лаванды. Аньес оказалась той самой незнакомкой, которая спешила по темной улице после наступления комендантского часа.

— Позвольте мне поблагодарить вас, мадемуазель. Если бы не вы, мне пришлось бы провести ночь на улице.

После моих слов воцарилось молчание. Должно быть, я сказал лишнее. Элен бросила на сестру быстрый взгляд, значение которого так и осталось для меня загадкой. Аньес же улыбалась. Это была маленькая, худенькая и хрупкая блондинка; у нее был загадочный, как бы обращенный внутрь себя взгляд, как у многих близоруких. Она молчала, пристально рассматривая меня. Я снова сел.

— Моя сестра задержалась у друзей, — объяснила мне Элен. — С ее стороны это непростительное легкомыслие. А между тем ей не мешало бы помнить, что с немцами шутки плохи.

Я проглотил несколько ложечек варенья. Меня ни в коей мере не смущала возникшая напряженность.

— А вот вы никогда не писали мне про сестру, — заметил я.

Аньес по-прежнему улыбалась, а Элен была смущена и старалась подавить раздражение.

— Иди-ка лучше спать, — сказала она сестре. — А то завтра опять будешь плохо себя чувствовать.

Аньес, как ребенок, подставила ей для поцелуя лоб, затем сделала в мою сторону едва заметный реверанс и удалилась своей бесшумной походкой, держа руки неподвижно. Коса венчала ее голову как корона.

— Сколько ей лет? — спросил я.

— Двадцать четыре.

— Я бы не дал больше шестнадцати. Очаровательное создание.

Мне не следовало говорить эти слова, однако я произнес их намеренно. Элен лишь вздохнула.

— Да, очаровательное. Но знали бы вы, сколько хлопот она мне доставляет… Может быть, желаете еще чего-нибудь?

— Честное слово, нет.

— А чашечку кофе?

— Нет, спасибо, не хочу.

— Ну а сигарету? Надеюсь, от этого уж вы не откажетесь?

Она принесла мне пачку «Кэмела» и зажигалку. Я не стал задавать лишних вопросов, но про себя все же отметил, что уж «Кэмел»-то им присылают явно не из деревни.

— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Через узкий коридор она провела меня в спальню с альковом, приведшим меня в неописуемый восторг. Я тут же подумал, что смогу забиться в него, словно зверек в свою норку. С детства я обожал разного рода укромные уголки, гнездышки, защищенные со всех сторон убежища. В порыве благодарности я невольно схватил Элен за руки.

— Огромное вам спасибо!.. Я так счастлив, что оказался здесь, у вас… что получил возможность познакомиться с вами…

Она отпрянула, вероятно опасаясь какого-нибудь другого, более смелого проявления чувств с моей стороны. В этот момент я был готов поклясться, что она никогда еще так близко не подпускала к себе мужчину. Я тут же отметил про себя, что она вообще довольно странная и совсем не похожа на ту, которую мне описывал Бернар! Но я лишь скромно поцеловал ее руку, полагая, что этот жест должен ей понравиться. В моих глазах он выглядел довольно смешным, но она, без сомнения, оценила его иначе.

— Спокойной ночи, Элен.

Я бросил одежду на кресло, на пол шлепнулся бумажник Бернара. Я поднял его, покрутил в руке, а затем снова засунул в карман. Бернара? Хм… Теперь это был уже мой бумажник!

Я проснулся очень рано, по привычке ожидая сигнала к подъему. Мои пальцы недоверчиво ощупывали тонкие простыни и мягкую подушку. Тут я сообразил, что нахожусь в Лионе, что я свободен и, как раковиной, надежно защищен от враждебного мира альковом. Привычным с детства жестом я запустил руку под подушку и сладко зевнул, радуясь освобождению: ни тебе начальников, ни приказов, ни сотоварищей — я выбрался из стада. Что же касается Бернара, то в душе я все-таки примирился с ним. Наверное, я из тех, кто умеет любить людей лишь после их кончины. Элен?.. Она, пожалуй, тоже не исключение: если в лагере, когда я пытался себе ее представить, она меня волновала, то теперь, когда я ее увидел… Одним словом, она стала интересовать меня гораздо меньше. Но я был бы рад, если бы она меня полюбила или, по крайней мере, постаралась — в ее отношении к Бернару чувствовалась какая-то натянутость и принужденность. Я собирался рассказать ей всю правду, чтобы не обманывать ни себя, ни ее — ведь солгал-то я лишь с целью выиграть время. Признание в том, что я не Бернар, а Жервэ, было равносильно возврату к ежедневным испытаниям, ненадежному существованию… Не мог же я, сообщив о смерти Бернара, оставаться в этом доме?! Но в глубине души мне хотелось остаться. Мне здесь нравилось. Я успел полюбить тишину под высокими строгими потолками, отблески свечей и решил, что присутствие Элен и Аньес нисколько мне не помешает, что от них мне нужно лишь заботливое отношение и избавление от всех трудностей до тех пор, пока я не восстановлю силы и не начну работать. Вероятно, они обе будут частенько уходить, и тогда, в одиночестве, я буду раскрывать рояль в гостиной и… Затем я начну их постепенно подготавливать, но вначале нам необходимо поближе познакомиться. А кроме всего прочего, я обожаю разного рода маски и переодевания — одним словом, все то, что заставляет нас волноваться и придает воображению остроту, яркость и размах. Бывало, раньше, в Париже, прежде чем сесть за рояль, я наряжался в сценический костюм матери, и мои гаммы звучали то степенно, то плавно и легко, в зависимости оттого, кем я был — Полиной [2] Полина — героиня трагедии Корнеля «Полиевкт», рассказывающей о жизни и страданиях христианского мученика. или Береникой. [3] Береника — героиня одноименной трагедии Расина, посвященной любви римского императора Тита к иудейской царевне. А может, став Бернаром, мне удастся избавиться от своих тоскливых воспоминаний?

Встав босыми ногами на ледяной пол, я на ощупь добрался до окна и раскрыл ставни. В самом конце улицы виднелись площадь и смутные очертания собора с подсвеченными витражами.

В иные времена я бы тут же вновь завалился в постель, не чувствуя ничего, кроме хандры и скуки. Но в это утро ничто не могло испортить моего хорошего настроения.