Инна Булгакова - Смерть смотрит из сада

— Откуда вы знаете?

— Убитый горем отец поведал. Что еще от нас требуется, Иван Павлович?

— Как развивались события дальше? — Он взглянул на Тошу. — Вы явились запачканный кровью на веранду.

Отвечала Софья Юрьевна:

— Мы все побежали к колодцу — картина страшная, абсолютно неправдоподобная. — После паузы она добавила: — Вас припоминаю.

— Я прибежал на крик.

— Если мне не изменяет память, на предыдущих Сашиных юбилеях вы присутствовали.

— Я предупредил Полину, что опоздаю.

— В чем причина?

— У меня было условлено свидание. Ту незаметную пару я почти и не заметил…

— Почти?

— Какие-то люди прошли по аллейке.

— Они сразу ушли в дом с ребенком и там дождались органов.

— А сколько Ромочке было лет?

— Совсем маленький.

— Росточком поменьше Саши, — доложил из левой двери Кривошеин. — Красивый ребеночек, и родители красивые, да, Софа?

— Ничего особенного… впрочем, да, муж ничего, такой черноволосый, статный. — Она на секунду задумалась. — Ваши вопросы… Уж не считаете ли вы его отцом Саши?

— Я никого не исключаю. Полина произнесла свой тост с вызовом, с торжеством. Перед кем? Двое молодых людей — свободных, двое мужчин — женатых.

— Женатый — это я? — осведомился Антон Павлович, забавляясь, жена простонала: «О Господи!»; он бросил на нее острый взгляд.

— В ваших рассуждениях есть резон, — заговорила Софья Юрьевна. — Когда мы с Александром Андреевичем вошли в прихожую, я сказала: «Какой прекрасный вечер». — «Прекрасный. — Он засмеялся. — Я особенно рад, что Поленька кое-кому сегодня отомстила».

— Вы полагаете, он имел в виду: отцу Саши?

— Ну, по логике вещей…

— Он был с вами так откровенен?

— Великий ученый не нуждался в пошлых излияниях как человек по-настоящему сильный. Но вот проговорился от избытка чувств.

— Получается: Сашин отец был среди вас.

— Необязательно.

— Вышеславский говорил вам, что Полина беременна?

Антон Павлович выступил из средней двери.

— С какой стати? Семейная тайна.

— Но академик объявил об этом Филиппу и Николаю. Полина была на третьем месяце.

— Наверное, кого-то из них подозревал в отцовстве, — рассеянно бросила ученая дама, о чем-то думая. — Да! Именно в семьдесят пятом в его приезд в Вечеру — он провел на полигоне год — я заметила в Александре Андреевиче некое постороннее беспокойство, нет, он не срывался, но был на грани срыва.

— Он к вам заходил?

— Что вы, между нами было такое расстояние! Я прозябала в закрытом НИИ.

— Ты же навещала его в больнице, — ввернул супруг.

— Как ученица учителя.

— Чем он болел? — поинтересовался математик.

— Получил дозу облучения, к счастью, выкарабкался.

— А, я про это слышал. Вы говорили, он был на грани срыва.

— Ну да. Мы случайно встретились в поселке, и я попросилась в его группу.

— А я думал, вы только летом тут живете.

— В принципе да, но иногда на выходные выезжаем по грибы.

— Софа, а мы ведь действительно никогда про Сашиного отца не слышали.

— Но кого-нибудь подозревали?

— Никогда это обстоятельство меня не занимало, — отмахнулась Софья Юрьевна. — И не занимает. Кому теперь нужен этот подонок? Саша, слава Богу, вырос.

— Однако мать его убита. И дедушка убит.

Антон Павлович ввалился в комнату, супруги безмолвно уставились на математика. Он выдержал паузу:

— Господа, у меня есть некоторые основания полагать, что смерть Полины не была случайной. Более того, через тринадцать лет она отозвалась другой смертью.

— Какие основания? — выкрикнул Антон Павлович. Жена взглянула на него строго, призывая к сдержанности, но вдруг поникла на стульчике, съежилась до почти нормальных размеров.

— Софья Юрьевна, вы видели Библию академика?

— Еще бы. Вот так вот поскреби иного атеиста, даже самого умного… впрочем, нынче христианство модно даже в нашей просвещенной среде. Конца света боятся.

— Вы не боитесь?

— Какая-то тайна там есть… Так что с Библией?

— Сегодня ночью на книге лежал безымянный женский палец с жемчужным перстнем. На ногте следы розового лака.

В начинающихся смуглых сумерках она стояла на крылечке: в слегка склоненной голове с тяжелыми косами и праздно опущенных вдоль тела руках ее — подчеркнутая покорность судьбе. Математик поэзию любил, но знатоком не был, запомнилось и вспомнилось: «В густой траве пропадешь с головой, в тихий дом войдешь, не стучась… Обнимет рукой, оплетет косой и, статная, скажет: «Здравствуй, князь». Вот увидела его, позы не переменила, не шелохнулась, но глаза блеснули исподлобья беспокойным черным блеском.

— Что, Анна? Так плохо?

— Жар не спадает. Но он заснул.

Прошлой ночью Иван Павлович вызвал «Скорую»: фельдшерица, опытная, пожилая, обработала и перебинтовала рану. Артерии не задеты чудом, порез глубокий, очень серьезный. «Кто ж его так, бедного?» — «В темноте хулиганы напали». — «Светопреставление. Господи, на краю живем». Она обещалась зайти в понедельник сделать перевязку.

— Ужинать будете?

Он вдруг ощутил волчий голод.

— Я не готовила, просто из того дома кое-что взяла.

— Ты туда одна ходила? Смелая девочка.

На веранде (цельное окно в гостиную, где Саша, чуть приоткрыто, Анна все время прислушивается) на столе с вышитой скатертью — орехи и изюм в вазочках, мед и пряники, молоко в глиняном кувшине.

— Тимоша принес? — Иван Павлович принялся за яства, разгрызая фундук крепкими зубами.

— Ага. Так гортанно заголосил, я в окно его увидела.

— Ну что ты такая безжизненная?

— Его убьют, — сказала она сурово, пробуждаясь на глазах.

Иван Павлович кивнул.

— Если мы не опередим — наверняка. Почти невозможно противостоять хитрой и яростной в своем безумии воле.

— Саша говорил: много раз он видел себя во сне мертвым.

— Вот как? — Сообщение заинтересовало математика, но, переполненный разнородными впечатлениями, он не позволил себе отвлечься, лишь пробормотал: — Трактовка подобных снов есть у Фрейда, надо бы посмотреть.

— У Фрейда?

— Кажется, в работе о Достоевском… да, в сборнике «Художник и фантазирование». Вот что, Анна, мне было бы спокойнее, если б ты уехала.

Она возразила молча, оттолкнув его фразу коротким упрямым жестом руки.

— Всех повидали?

— Навидался и наслушался. События можно сгруппировать предположительно так. Действует неведомый отец Саши.

— Против сына? Да ну!

— Он маньяк, дегенерат… или забальзамированный обрубок вам обоим приснился. Возможно, о тайном его извращении догадывался академик.

— Но в интервью он как-то без злобы, добродушно…

— Разве ты забыла? «Не хочу позорить память о дочери, мешать карьере внука». Потому и не настаивал на женитьбе — может, наоборот, препятствовал, — скрыл имя, а на Сашином дне рождения тринадцать лет назад нечаянно проговорился Кривошеиной: «Рад, что Полина сегодня кое-кому отомстила».