Инна Булгакова - Смерть смотрит из сада

— А журналиста?

— Наверно, в виде исключения, уж очень важные встречи. У него, кроме кресла, и присесть негде. На свою кровать вас пускал?

Математик внезапно вспомнил разговор с журналистом.

— Я на подоконнике сидел, всего раза два-три и был у него наверху.

— Когда в последний раз?

— Кажется, в среду.

— Бумаги на столе трогали?

— Не помню. Хотя… да, я записал одно уравнение.

— Что ж, поищем листок с вашей записью.

— А в чем, собственно, дело?

Следователь сказал после паузы:

— На одном из листов бумаги для печатания, которыми преступник вытирал руки, отпечаток вашего большого пальца. Я позвонил сейчас Игорю — он подтвердил.

— Окровавленный отпечаток? — уточнил Иван Павлович с внезапной внутренней дрожью.

— Кабы окровавленный, я б не тут с вами беседовал. — Сергей Прокофьевич вроде смягчился. — Сегодня ночью вы оба в кабинете «наследили».

— Мы с Анной поднимались…

— Знаю. «Пальчик» с дверной ручки показался мне странно знакомым… чисто зрительная память, профессиональная. Сверяю с тем, что на бумажке, — ваш? И у математика как раз не брали отпечатки. Ну, Игорь удостоверился.

— Смешно оправдываться…

— Уверяю вас, Иван Павлович, ничего смешного тут нету. Мотив вычислить несложно, по вашим же версиям: молодая соседка, внебрачный сын, догадка деда. У вас есть машина, однако вы сопровождали Рюмину на электричке.

— У меня мотор барахлит.

— У вас все барахлит — и мотор, и зажигалка, да?

Иван Павлович мельком посмотрел на Анну — она ответила непроницаемым взглядом.

— Вы собираетесь меня арестовать?

— Я в некотором недоумении, — признался следователь.

— Да ну?

— Не пижоньте. Поджилки-то трясутся?

— Трясутся. — Иван Павлович усмехнулся. — Мне все-таки придется в полную силу вступить в борьбу.

— Поясните!

— С самого начала судьба подталкивала — еще с нападения на Анну. А я все раскачивался.

— Да нет, вы очень активны.

— Не очень. В чем же недоумение?

— Зачем вы признались — по собственному почину! — что Вышеславский позвал вас перед своей гибелью? Помните, из окна кабинета.

— Вы полагаете, мы созвонились — и к ночи я пришел к нему в дом?

— Разве не логично? Так объясните же, как человек разумный, с какой целью вы затронули тот момент.

— Бесцельно. Мне нечего было скрывать. Я не убийца, не сумасшедший — человек разумный, вы сказали.

Сергей Прокофьевич вздохнул и взглянул на наручные часы.

— Никто из подозреваемых, кроме Тимоши, на учете в психлечебнице не состоит. И не состоял. Хотя это не стопроцентное доказательство вменяемости. Мне пора. Из Вечеры — ни шагу! А вам, девушка, посоветовал бы пожить у родных, только дайте мне координаты.

— У меня в Москве нет родных.

— Прискорбно. Ну, у знакомых.

— Я пока поживу здесь.

— Любопытство мучает?.. Иван Павлович, вы под подозрением, а девушка на вашей ответственности.

Оба смотрели ему вслед, как удалялся он медленной тяжелой походкой; обернулся, закрывая калитку; Иван Павлович быстро подошел, спросил:

— Вы обследовали мертвый палец?

— Отправили на экспертизу в Москву. Есть такой центр, полузасекреченный, там сделают глубокий анализ. По предположению нашей лаборатории, его забальзамировали составом смол на основе вазелина плюс эфир. В общем, для человека, имеющего материалы, это не проблема.

— Среди подозреваемых нет химиков. Кривошеина, конечно, могла достать какое-нибудь руководство…

— При желании любой…

— Не скажите. До недавнего времени все, что касалось мумифицирования, было строго засекречено. Египетская «Книга мертвых» в советский период, по-моему, не издавалась.

— А вы, Иван Павлович, говорят, крупный ученый.

— Я теоретик.

Анна сидела на верхней ступеньке крыльца и смотрела на подходившего «теоретика» с тем же загадочным любопытством. Он остановился напротив, она произнесла полушепотом:

— Вы мне говорили, что ни разу не были в кабинете академика!

— Я соврал инстинктивно, еще не догадываясь о подоплеке — меня насторожил твой заговорщицкий взгляд и его якобы небрежный тон. Почему ты ему не донесла?

— Я вам отплатила, вы же спасли мне жизнь.

— Анна, не до шуток.

— Я не шучу.

— Ты не донесла, потому что знаешь, кто убийца?

— Не знаю. Я так устала, Иван Павлович.

Он наклонился и погладил ее по голове, как ребенка, по волосам, распущенным до самых досок крыльца.

— Почему ты не уезжаешь, коль Сергей Прокофьевич разрешил?

Она не ответила.

— Ладно, благодарю за доверие. Ты не пожалеешь — мы его вычислим.

Она спросила задумчиво:

— Почему тогда на станции вы назвали Юлию своей женой?

— Чтоб ты меня не боялась.

— В тот четверг Саша сказал про вас, про своих соседей: «Терпеть не могу развратных людей». А вы потом пошутили, помните? «Я вовсе не маркиз де Сад».

— Да не маркиз я, перед тобой пижонил.

— А когда я повторила его же слова про вас: «Тоже терпеть не могу развратных…» — он очень удивился, переспросил.

— И какие ты делаешь выводы?

— Он не вас имел в виду, а вашу Юлию; она еще та девица.

Математик кивнул.

— Ты подтверждаешь мою версию: Саша застал их на речке…

— Но вы же любили ее, — живо перебила Анна, — значит, такой же, как и она.

— Я ее не любил.

— Так тем более.

— О моем нравственном облике, Анечка, у нас еще будет случай поговорить, обещаю. Сейчас меня занимает другое: как листок писчей бумаги с моим отпечатком оказался в кабинете академика. Судя по стопке у него на столе, мы покупали одинаковую финскую бумагу у нас в промтоварном. Смотри! — Иван Павлович подошел к тумбочке на веранде, где стояла машинка, взял листок. — Такая же.

— Вы здесь печатаете свои работы?

— Пользуюсь компьютером в кабинете. В прошлый вторник утром я снес вниз машинку и пачку для Юли.

— Она вам помогала в работе? Математик рассмеялся.

— Собиралась перепечатать какие-то упражнения, кажется, медитация для выхода в астрал.

— Куда?

— А, потаканье модной дури.

— Ваши отношения непонятны для меня.

— Что тут понимать? В одной, так сказать, точке наши вожделения на редкость удачно совпадали. Но плотские страсти имеют досадную особенность приедаться, им стало не хватать остроты, новизны.

— Вы обратили внимание на меня, а Юлия — на журналиста.

— Сейчас я проверю. — Математик вошел в гостиную, оглянулся на пороге. — И все же — кто похитил листки, чтоб подставить меня?

— Кто угодно. Открытая веранда.

— Как-то уж слишком изощренно. Впрочем, что гадать?..

Она оказалась дома, и он заговорил как можно более убедительно:

— Юля, меня обвиняют в убийстве.

В телефонной трубке прозвучал смех.

— Иван, тебе не нужны такие выдумки, чтоб иметь предлог позвонить…