Екатерина Барсова - Заветный ковчег Гумилева

Ариадне стало смешно. Эти «восторги страсти» звучали так странно. А еще она чувствовала легкость и радость! Радость освобождения от тяжелого, что давило ее еще несколько минут назад. Она – свободна! И ничего никому не должна! И только ей решать – испытывать «восторги страсти» или нет! Если весь мир говорит, что быть девственницей в двадцать пять лет – плохо и позорно, то она, Ариадна Бориславская, будет против всего мира! Только и всего!

Ариадна вскочила, схватила свою одежду и направилась в ванную. Когда она вышла уже в платье, то увидела следующую картину: мрачный Гумилев сидел и пил виски, стоявшее перед ним.

– Я так и знал, – бормотал он. – Я никому не нужен!

Ариадна подошла к нему и поцеловала в щеку.

– Николай Степанович, о чем вы! Не надо так говорить и даже думать. Вы – замечательный человек. Гениальный поэт. Один из лучших в России. Вы нужны всем нам. Вашим читателям и поклонникам.

– Я не о том, я о других вещах, о которых вы, моя прелестная Ариадна, не имеете никакого понятия.

Ариадна села напротив него.

– Может быть, понятия и не имею, – сказала она, разглаживая рукой складки юбки, – но зато у меня есть голова на плечах. Светлый ум и возможность сопоставлять разные факты, и я умею совершать открытия. Это все обо мне говорит мой научный руководитель.

– Он, конечно, стар, сед и умеет волочиться за красивыми девушками, – усмехнулся Гумилев.

– О нет! – расхохоталась Ариадна. – Он не стар, женат третьим браком и, кстати, очень любит поэтов.

– Кто же он? Этот счастливец, обожающий красивых ученых и поэтов?

– Я не могу вам этого сказать, – ответила Ариадна. – Это не мои секреты.

– У вас слишком много секретов, прекрасная амазонка. Выпейте виски. Составьте мне компанию. Вы не представляете, каких трудов стоило приобрети эту бутыль. Но я надеялся, что мы с вами тихо разопьем ее как счастливые любовники. Но – не судьба!

– Мы можем ее распить как добрые друзья! – улыбнулась Ариадна. И храбро выпила стакан виски. В голове зашумело, по телу растеклось тепло.

Этот вечер был странным, вместо ночи любви Гумилев рассказывал Ариадне о своей тайной боли, мучившей его много лет. О своей любви к жестокосердной Анне, о том, как он пытался завоевать ее любовь и благосклонность и как из этого ничего не вышло. Она, его обожаемая Анна, была готова любить всяких щеголей и проходимцев и страдать по ним. Да, она стала его женой. Но он не был у Анны первым мужчиной, и это известие ошеломило, раздавило его. Он рассказал, что хотел покончить с собой после этого, не зная как жить дальше. И только чудо спасло его, удержало от падения в бездну.

Гумилев умолк, он смотрел прямо перед собой. И Ариадна пыталась угадать, какие картины сейчас проносились в его воображении, какая неотступная боль подтачивала его все время. Он с силой сжимал стакан. Его руки дрожали.

Ариадна дотронулась до его руки.

– Не надо, не терзайтесь так, – попросила она. – Вы этим никому не поможете.

Гумилев посмотрел на нее так, словно видел впервые, а потом улыбнулся.

– Дорогая Ариадна! Вы – прелесть. Встретились бы мы с вами много-много лет назад. Еще до всех этих событий, и тогда бы моя жизнь сложилась по-другому. Но уже ничего не изменить. Но как мне запомнить вас? Как вас зовут полным именем?

– Ариадна Федоровна Бориславская.

Он некоторое время молча смотрел на нее. Потом выдохнул:

– Это судьба!

Налил себе новый стакан виски, выпил, а затем неожиданно спросил:

– Вы умеете хранить секреты?

– Умею, – твердо сказала Ариадна. – И очень хорошо.

– Если мы с вами не стали любовниками, то, может быть, станем сообщниками в одном важном деле? Чрезвычайно важном!

– Я слушаю вас, Николай Степанович. И не беспокойтесь, я никому не выдам вашу тайну.

– Я беспокоюсь, но мое беспокойство – особого рода. Я не знаю, как вам все рассказать, наверное, вы и не поймете…

Возникла пауза. За окном завывал ветер.

– Пожалуй, у меня нет выхода, – вздохнул Гумилев. – Но вы должны мне обещать, что никогда и ни при каких обстоятельствах не выдадите третьим лицам этой тайны, только в случае необходимости…

– Даю слово ученого и дворянки.

– Этого достаточно. Вам суждено будет хранить одну очень важную тайну. Вы очень умны, поэтому я в вас не сомневаюсь и доверяю вам…

Когда в пять утра Ариадна вышла из гостиницы, метель стихла. Было очень холодно, Нева покрылась толстым синеватым льдом как шубой. Взошло солнце – розовое, перламутровое от мороза. Бледные лучи зажгли сосульки на Аничковом мосту, и они вспыхнули, как новогодняя гирлянда, переливами света – от темно-голубого, почти синего, до нежно-золотистого. Над всем этим великолепием реял купол Исаакия.

«Боже, – ахнула Ариадна, – какая красота! Почему я раньше ничего не замечала?»

Она остановилась полюбоваться игрой солнечных лучей и вдруг, в эту минуту, поняла, что никогда не забудет прошлый вечер, ночь, беседу с Гумилевым и сегодняшнее утро, полное радостного свечения.

«Как он благороден и несчастен, – подумала она о Гумилеве. – Какая богатая, удивительная жизнь, полная страстей, открытий, радости и страданий. Настоящая жизнь, не выдуманная и не тепличная!»

Ариадна больше всего на свете боялась прожить свою жизнь зря – скучно, серо и обыденно.

Она поскользнулась на ледяной дорожке и, взмахнув руками, с трудом удержалась от падения.

– Ох, только упасть не хватало.

Ариадна спешила домой. Дома ее ждала тетушка Мария Петровна.

– Разве можно так? – с упреком сказала тетушка. – Я всю ночь не спала.

– Прости! – Ариадна звонко расцеловала тетушку. – Со мной, как видишь, ничего не случилось. Жива-здорова, румянец нагуляла. На улице такая красота! Сосульки просто светятся. Золотым, розовым, синим, как хрустальные веточки.

– Ты говоришь как поэт, раньше за тобой я такого не замечала…

– Поэт? – Ариадна задумалась. – Может быть… Это я под влиянием одного поэта так стала все видеть…

– О ком это говоришь?

– Тетушка, ты слышала когда-нибудь о Николае Гумилеве? Это замечательный поэт!

– Мне нравится Пушкин. – Щеки тетушки порозовели. – Помню, как мой жених читал мне: «На берегах отчизны дальной…» и еще что-то. Боже, как давно это было! Наша усадьба, липы, лето, прохладный пруд, мы сидим под большим деревом… И Георгий читает Пушкина. – Глаза тетушки увлажнились.

– Ну вот, я бессовестная такая, вновь довела вас до слез, – посетовала Ариадна.

– Ничего. – Мария Петровна вытерла глаза кружевным платочком. – Ты кофе будешь? Только что приготовила. Тебя ждала.

– Да. Спасибо, я только сейчас переоденусь.

Больше Ариадна Гумилева не видела, он просил не искать встреч – это было слишком опасно, по его словам. Пообещал, что сам ее найдет. И первое время, подходя к дому, Ариадна замирала – ей казалось, что сейчас из полумрака к ней шагнет знакомая высокая фигура и Гумилев звонким голосом, слегка картавя, скажет: