Екатерина Барсова - Заветный ковчег Гумилева

Анна вышла из офиса и ахнула. Было уже совсем темно. Она поспешила домой, но всю дорогу ее терзало странное чувство, что она упустила нечто важное, когда готовила материалы по Гумилеву.

Моменты, которые кардинально меняют жизнь, начинаются обычно буднично и просто – без фанфар и потрясений. Момент, который изменил его судьбу, тоже начался обычно.

В то утро Николая вызвали в одно заведение, где на страже у крыльца стояли львы – насмешливо и равнодушно взирая на проходивших мимо. Нужный кабинет находился на втором этаже. Хозяин кабинета был ему знаком, хоть не близко, был знаком и второй человек. Николай поздоровался в легком недоумении, терзаясь вопросом: зачем его пригласили? Но напустил на себя равнодушный вид.

Никто не торопился заговорить первым. Несколько минут, пока длилось молчание, Николай ловил на себе цепкие внимательные взгляды. Наконец, хозяин кабинета проговорил:

– Николай Степанович, позвольте поинтересоваться, как ваши дела? Вы ведь, как мы знаем, поэт?

Гумилев отметил про себя это державное «мы», хотя, возможно, речь шла о людях или группе людей, от имени которых выступал хозяин кабинета.

Каждый раз, когда его спрашивали о стихах или интересовались, что он сейчас пишет, Николай стискивал зубы и отвечал нарочито грубо. Словно его уличали в чем-то недостойном. Никто не знал, что так он преодолевал мучительную робость. Обыватели порой доводили его до бешенства. Это позже он наденет маску известного поэта и неуверенность и робость отступят.

Но в этот раз он не мог отделаться банальным, даже если бы и хотел. Требовалось дать ответ.

– Поэт, – ответил он по-военному четко и кратко. – Пишу на разные темы. В том числе и любовные. Разбитое сердце и прочее…

Он почувствовал, что краснеет, и разозлился на себя. Только этого не хватало, краснеть, как уездная барышня. Неужели даром он воспитывал в себе сурового воина, которому все нипочем? Разве человек, который покорил себе Африку, может краснеть, вспоминая о любовных неурядицах?

Его первая поездка в Египет, скрытая почти ото всех, поездка отчаяния, для обретения нового дыхания, нового мужества… Тогда он понял, что счастье не для него, что он всегда будет одинок.

Николай хотел именно в Египет – околдованный, одурманенный древней цивилизацией, причудливыми богами, хранящими тайное знание. Озирис, плывущий в ладье через тысячелетия, странные звериные боги, послание неведомых жрецов… Франция пробудила в нем тоску по Египту. Он понял, что никогда не будет певцом Европы. Его влекло к себе варварское, первобытное, несущее печать тех времен, когда слово, смысл и дело совпадали. Все было ясно и понятно, еще не было отравлено ядом цивилизации.

Тоска по простым, еще добиблейским временам была еще и смутной тоской по единственной женщине, которую он желал. Николай знал, что ему не дано ее переделать, подчинить себе. Но как сладко было мечтать и видеть во всех этих образах и ликах ее одну. Анну. Божественную Анну. И любовь их он видел в шатре, под звездным небом – без нелепостей, капризов и ненужных объяснений.

Анна отказала в очередной раз, и он рванул в Египет – с отчаяния, как раньше мужчины отправлялись на поле брани, чтобы сложить голову за родину и любимую. Во время путешествия его раздирали противоречивые чувства – с одной стороны, он находился в тоске, раздражении, с другой – восхищался увиденным, был заворожен. Особую сладость придавала скрытость, он помнил, что первая заповедь мага – знай и молчи. И собирался выполнять ее неукоснительно, потому что понимал: ему следует все отчеканивать в светоносные и медоносные слова, не расплескивать увиденное и услышанное всуе. А для этого необходимы молчание и тайна.

Николай знал, что если бы отец узнал о его путешествии, был бы недоволен. Он вообще смотрел на его жизнь с неодобрением. Но Николай был упрям и понимал, что если не сможет осуществить задуманное, то не станет настоящим поэтом. Египет – это была мудрость, древние знания, таинственные и глубокие.

Но его тоска по Африке была не тоска по знаниям, а тоска по глубине. У него вспыхнуло желание прикоснуться к прародине, даже не к мудрости, а к тому, что было еще до всего. До цивилизации, до языка, до всех условностей. Ему хотелось ощутить сухость и жар раскаленной земли. Земли, на которой человек чувствовал себя лишним, ненужным. Ведь от его исчезновения ничего не менялось: все так же полыхали закаты, ветер гонял облака, сияли звезды.

Он поехал в Африку, чтобы не сойти с ума от невозможности быть с Анной. Но приобрел гораздо больше. И теперь даже то, что Анна стала наконец его женой, не имеет значения. Возможно, поэтому их семейную жизнь нельзя назвать счастливой.

Мужчины смотрели на него внимательно. Продолжая оценивать.

– Что ж, вы нам подходите, – произнес хозяин кабинета.

Николай даже растерялся:

– Простите, господа, а можно узнать: в чем, собственно говоря, дело?

– Василий Семенович, будь добр, объясни…

То, что Николай услышал, его ошеломило. Он не подал виду, насколько был удивлен и даже потрясен тем, что ему предложили. Он понимал, что такие предложения каждый день не делаются, и вообще глупо отказываться от возможностей, которые предлагает жизнь.

Он вышел на улицу и вновь вспомнил свою первую поездку в Египет. Ему нагадали, что он рано умрет. В первую минуту не поверил, рассмеялся. Сама мысль, что он может вот так запросто умереть в расцвете сил, когда еще столько не сделано, не сотворено, не написано, была нелепа и абсурдна. Ведь мир лежал перед ним, как океан, и, не познав эти воды, умереть было невозможно. Но вслед за этой мыслью, за ее ненужностью и нелепостью был второй отклик – интуитивный. Как будто бы с легким хрустом разломили спелый гранат. Каким-то шестым чувством Николай понял, что, возможно, это правда . Он вскинул глаза на гадалку. Та была невозмутимо спокойна – настоящий египетский сфинкс. Она пробормотала по-французски: гадание предполагает, но не определяет . И он вздохнул с облегчением: это всего лишь возможная вероятность событий. Все можно переиграть и отменить в последний момент. Но когда он вышел из тесной маленькой комнатушки, где было нестерпимо жарко, и направился к морю, где закат как огромный занавес опускался на воду, постепенно тускнея, – это зрелище вдруг показалось Николаю знамением его краткой яркой жизни. И тогда он понял: ему так многое нужно успеть сделать. И странная жажда охватила его – нужно было немедленно, не упуская ни одного момента, торопиться, спешить… Он вдруг понял странную хрупкость жизни, которая в любое мгновение может рассеяться без следа.

И вот теперь – это предложение. Он не мог и не имел права отказываться. Это его шанс. Он должен согласиться. Николай вздернул вверх подбородок и решительно зашагал вперед – он настоящий рыцарь, конквистадор.