Криста Бернут - Тогда ты молчал

— Вполне вероятно.

— Мы все узнаем. О’кей? Так или иначе, мы все разузнаем. А потом посмотрим, что можно сделать.

— Да. Спасибо.

— Мы можем сейчас продолжать работу?

— Да, конечно. Конечно. Я снова в норме. Это было просто…

— Это всего лишь фотография. Помни это. Я сейчас…

— Да. Я… я займусь сейчас кухней.

— Супер! — воскликнул Янош, но в его взгляде осталась тревога.

Через полчаса Давид нашел в спальне Лидии наркотики на сумму не менее десяти тысяч марок. Она спрятала героин между пластинами решетки кровати и в ее пружинах. Его количества вполне хватало для обвинения Лидии в торговле наркотиками. Давид подумал про себя, что она, наверное, только начинала вести дело с профессиональным размахом, иначе квартира была бы в гораздо лучшем состоянии. Они забрали Лидию с собой в отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Они приехали туда в шесть утра. Пока закончили бумажную волокиту, было уже полвосьмого. И опять Давид пришел домой с опозданием. И опять был скандал, в этот раз еще хуже прежнего, потому что он рассказал Сэнди, что на следующей неделе он будет работать днем и они не смогут, как он обещал, поехать вместе к ее матери в деревню.

— Поезжай одна, с Дэбби, — попытался успокоить ее Давид.

— Засранец! Женился бы на своей работе! Как тебе это?

— Сэнди, ну прекрати!

Он закрыл глаза. Давид не имел права рассказать ей о своем новом задании ничего, абсолютно ничего. Опять лоб горел, словно при температуре. А между тем сегодня была суббота. У него еще оставалось время уговорить Сэнди, успокоить ее. Потом нужно будет позвонить родителям и, как бы между прочим, спросить у них о Данае.

Мысль позвонить ей самой ему в голову не пришла.

По крайней мере, до сих пор Даная не попадала ни в какие полицейские акты, ни в связи с наркотиками, ни по другим причинам; она не значилась в списках разыскиваемых лиц ни в одном полицейском компьютере. «Это хорошая новость», — убеждал он сам себя.

Ночью ему снилась Даная, его сестра, которую он любил, но почему-то не мог с нею говорить.

Началась новая неделя, но они знали не намного больше, чем раньше. Мона с пятницы вела переговоры с психиатрической клиникой, находившейся в маленьком городке под названием Лемберг, чтобы добиться возможности допросить пациента Фрица Лахенмайера. По утверждению его жены, непосредственно после прохождения терапии у Плессена у него проявились настолько сильные параноидные симптомы, что по настоянию семьи он был помещен в лечебницу. Его лечащий врач сначала противился намерениям Моны, но в конце концов согласился дать разрешение на допрос, однако при условии, что он состоится лишь в следующий понедельник, чтобы он мог подготовить своего крайне нестабильного пациента к новому стрессу. Мона подчинилась данному решению, поскольку ничего не соображающий пациент, который от страха не в состоянии сказать что-либо связное, вряд ли мог помочь следствию.

После того как криминал-комиссар Давид Герулайтис дал свое согласие на неофициальное внедрение в группу участников семинара Фабиана Плессена, они приняли решение создать особую комиссию и официально привлечь к работе отдел оперативного анализа. В субботу этот отдел на основании протоколов осмотра места преступления, а также протоколов допросов и актов вскрытия трупов составил так называемый профиль предполагаемого преступника. Такое развитие событий дало возможность Моне в выходные расслабиться и пойти искупаться вместе с Лукасом и Антоном, хотя ей и пришлось постоянно держать мобильный телефон в пределах досягаемости.

Шмидт и Форстер попеременно с Фишером и Бауэром постоянно вели наблюдение за местностью вокруг виллы Плессена, но никаких стоящих внимания событий там не происходило. Журналисты и телевизионщики частично разъехались после того, как стало известно, что Плессен в эксклюзивном порядке продал свою историю вместе с сопутствующими деталями одному иллюстрированному журналу, чтобы его наконец оставили в покое. Бергхаммер, правда, попытался отговорить его от этого, но аргументы Плессена были вполне убедительными: лучше пусть под дверью будет находиться одна пила, действующая на нервы на протяжении обозримого периода времени, чем сто таких же пил на протяжении многих недель.

В понедельник утром, 21 июля, на первом совещании Мона и Бергхаммер роздали заключение отдела оперативного анализа, напечатанное на многих страницах, членам особой комиссии по делу Самуэля Плессена. В нее входили теперь уже тринадцать человек, в частности, Бергхаммер, Мона, сотрудники КРУ 1, по одному человеку от каждой из четырех комиссий по расследованию убийств, а также Керн и его коллега Зигурт Виммер, тоже из отдела оперативного анализа, и, кроме того, двое коллег из ведомства по уголовным делам федеральной земли. После еще одной грозы в воскресенье вечером установилась ясная солнечная погода, хотя и не такая жаркая, как раньше. Со времени убийства Самуэля Плессена прошло уже семь дней, и шесть дней назад был обнаружен труп Сони Мартинес. Заключение отдела оперативного анализа в основном соответствовало тому, что в общих чертах набросал Керн во время их первой неофициальной встречи:

1. Преступником был, предположительно, мужчина в возрасте от двадцати до тридцати лет.

2. Оба убийства были тщательно спланированы, так что преступник мог после смерти жертв не торопясь сделать все, что ему хотелось в соответствии со своими представлениями. Он тщательно все организовал, так что ему не пришлось спешить, он не был в панике.

3. Исходя из этого, преступник был, как минимум, человеком обычного склада ума, но, вероятно, его умственное развитие даже выше среднего уровня. Тот факт, что он, очевидно, без всякого труда смог зайти к Соне Мартинес (хотя ни один из результатов расследования не подтвердил даже малой вероятности того, что жертва знала убийцу), доказывал, что его социальные способности были нормальными, а возможно, даже выше нормы.

4. Вероятно, уже в детстве проявлялись некоторые отклонения в поведении преступника, как, например, умерщвление животных с их последующим вскрытием. Его, очевидно, возбуждал процесс разрезания покровов и рассматривания внутренностей живых существ. Содержание послания в виде вырезанных на коже букв Керн считал важным моментом, но, по сравнению с настоящими потребностями преступника, второстепенным.