Криста Бернут - Тогда ты молчал

— Вы — госпожа Вирмакова?

Женщина кивнула, не сводя глаз с Моны.

— Мы можем поговорить, или вы еще не очень хорошо себя чувствуете? — спросила Мона.

Она сразу же после разговора с Бауэром позвонила в клинику, где лежал Плессен, и узнала, что его состояние — без изменений. Плессен был без сознания, его состояние оценивалось как критическое. В него попали две пули — одна в колено, другая — ниже сердца. Сами по себе раны были не очень опасны для жизни, но Плессен потерял много крови и был далеко уже не молодым человеком, способным легко перенести такие ранения. «Вполне возможно, что он больше не придет в себя, — сказал врач. — Может быть и такое, что он полностью поправится. В нынешнем его состоянии мы даже не можем оперировать его, а это уже плохо». Мона сказала: «О’кей», — и сразу же позвонила обоим охранникам, дежурившим у двери в палату Плессена. Они пообещали ей позвонить, как только с Плессеном можно будет разговаривать.

— Я чувствую себя хорошо, — ответила Ольга Вирмакова.

У нее был глубокий, слегка надтреснутый голос. Она говорила с сильным восточноевропейским акцентом. Женщина положила свою теплую, чуть потную руку на руку Моны и попыталась сесть.

— Как ваши дела? — спросила она Мону, словно речь шла о простом визите вежливости. Наверное, у нее была более сильная душевная травма, чем можно было предположить по ее виду.

— Хорошо, спасибо, — произнесла Мона, решив не терять напрасно времени. — Лежите спокойно, не надо вставать только потому, что я здесь.

— А можно? Я очень устала.

— Конечно, это ничего. Я слышала, вы уже говорили с моим коллегой, Патриком Бауэром.

— Да. Он очень приятный человек.

— Да, это правда. Фрау Вирмакова, как сказал мне господин Бауэр, вы не смогли четко рассмотреть преступника, и…

— Нет. Нечетко. Слишком взволнована, слишком много страха. Сразу же побежала вниз по лестнице, чтобы он меня не видеть.

— Вы могли бы узнать его?

На лице женщины появилось выражение страха. Она ничего не ответила.

— Пожалуйста, фрау Вирмакова. Этот человек убил людей.

— Может быть, узнаю. Я надеюсь.

— О’кей. Вы сказали господину Бауэру, что это был молодой человек. Это правда?

— Да. Я уверена. Молодой человек, не старый.

— Теперь меня, собственно, интересует только то, почему вы уверены в этом? Если вы даже толком не разглядели его?

Ольга Вирмакова задумалась, на ее лбу появились глубокие морщины.

— Движения, — сказала она наконец.

— Движения?

— Да. Они были молодые. Не старые, не скованные. Молодые.

— В смысле — гибкие, сильные, спортивные, у него хорошая фигура? Вы это имеете в виду?

— Да, все это тоже, но еще что-то… Я не знаю слова.

Мона задумалась.

— Может, вы имеете в виду… отработанные?

— Отработанные? Я не знаю, что это значит. Извините…

— Отработанные — это значит, привычные, как если бы кто-то такое делал часто.

Правильные вопросы иногда появлялись будто ниоткуда.

— Да! — согласилась Ольга Вирмакова и просто засияла. — Как будто он каждый день это делает. Как будто он много упражняется это делать. Каждое движение точное. Понимаете?

— Да.

— Очень… э-э… профессионально. Как в телевизоре, когда показывают полицию.

Руки и ноги Моны стали тяжелыми, как свинец, и больше всего ей захотелось лечь рядом с пожилой Ольгой на диван. Но это был бы уже конец всему. Мона вытащила пачку сигарет из своей сумки, вытряхнула одну сигарету и закурила. Никотин сейчас был единственным средством, которое поддерживало ее в нормальном состоянии. Она осознала, что приток адреналина, нужный ей, чтобы сделать все необходимые распоряжения, она получила с опозданием.

Он — один из нас.

Это, как минимум, было возможным и, действительно, не таким уж неожиданным. Собственно, они и раньше могли бы додуматься до этого. Преступления, какими бы сумасшедшими они не были, показали, что в части планирования и исполнения почерк убийцы был почерком профессионала. Не успела Мона побывать у сестры Плессена, как она уже на следующий день умерла насильственной смертью, и это случилось, несмотря на то, что Мона ее предупреждала. Такое совпадение по времени не могло быть случайным. Кто-то наблюдал за нею, и так, что она этого не замечала. Кто-то играл с ней, тот, кто знал, как идет расследование. И поэтому он всегда оказывался на шаг впереди.

Давид Герулайтис. Единственный, на кого она подумала.

Нет, это невозможно!

Или все же?..

Давид Герулайтис был молод . Работая под прикрытием, он привык вводить других людей в заблуждение. Натренирован в обращении с огнестрельным оружием. Без проблем мог, например, подслушивать телефон той же Хельги Кайзер. Не успела Мона по телефону сообщить ей, что приезжает, как он тут же заказал себе билет на поезд до Марбурга. Она вспомнила о своем последнем телефонном разговоре с ним, когда она была в этой затхлой гостинице в Марбурге. Он звонил ей с мобильного телефона. Это он мог сделать откуда угодно, в том числе из Марбурга. Он играл с ней в свою игру с самого начала. Из-за трупа, который Давид нашел и сам доложил об этом, он автоматически был исключен из круга подозреваемых…

Неужели можно себе такое представить? Или она заблуждается, подобно Бергхаммеру с его швейцарским героиновым врачом?

— Фрау… э-э… полицай?

Это напомнила о себе Ольга Вирмакова, о которой она совсем забыла. Мона посмотрела сверху вниз на женщину с широкоскулым усталым лицом и чистыми голубыми глазами.

— Извините, я совсем забыла, где я.

— Я могу идти в моя кровать? Очень устала.

Мона задумалась.

— Нет, вам надо будет поехать с нами, — сказала она. — В этом доме вам находиться опасно.

— Что? Нет, пожалуйста, я…

— Иначе нельзя, — объясняла Мона. — Убийца может вернуться. И тогда он найдет вас.

— Я…

— Не думайте ничего такого. Речь идет не о вашем разрешении на пребывание в стране. Лишь о вашей безопасности.

— У меня только туристическая виза. Каждые три месяца новая.

— Мы так и думали.

— Я получать наказание?

— Не думаю. В худшем случае вам просто придется вернуться в Россию.

— Да. Это было бы худшее наказание.

Ольга Вирмакова, тихо постанывая, но с удивительной легкостью, сняла свои ноги в нелепых кедах с боковины дивана. Теперь она сидела рядом с Моной. От нее исходил легкий запах пота и дешевых парфюмированных гигиенических средств. Мона на всякий случай дала ей свою визитную карточку.

— Мона Зайлер, — сказала она женщине и показала на свою напечатанную фамилию, надеясь, что та сможет ее прочитать, — ведь в России используются совсем другие шрифты. Но Ольга Вирмакова кивнула.

— Мона Зайлер, — повторила она и провела указательным пальцем по выпуклым буквам. Затем спросила: