Криста Бернут - Тогда ты услышал

— Позаботьтесь о Карин. Ей сейчас нужна поддержка.

— А вы? Я хотела спросить, нужно ли Карин еще раз приезжать в участок?

В участок. Это она по телевизору слышала.

— Ей нужно будет прийти в отделение, как только ей станет лучше. Нам нужно знать, что произошло вечером накануне убийства. Так что уезжать ей сейчас нельзя. По крайней мере, не предупредив нас. Вы передадите ей?

— Я скажу ей.

— Твоя помощь была просто неоценима.

Фишер молчит. В машине пахнет дымом. Мона вспомнила, что еще не завтракала. В желудке — черная дыра. Больно. Если сейчас что-то съесть, очень может быть, что ей станет плохо. Снова дошла до ручки. Это все из-за того, что у нее часто бывает бессонница.

— Эй, я с тобой разговариваю!

— Ты же все держала под контролем. — Фишер завел машину, как будто разговор его вовсе не касался.

— Что ты имеешь в виду?

Фишер повернул на Леопольдштрассе.

— Классный допрос. Ты даже не спросила, что произошло вечером. Ты могла хотя бы попросить составить список людей, которые знают Штайера.

— Она была совершенно невменяемая. Кроме того, ты можешь поучаствовать в следующем допросе и делать все, как считаешь нужным. Я не стану навешивать замок тебе на рот только потому, что я твоя начальница.

Фишер снова замолчал. Одной рукой, расслабленно, ведет машину и делает вид, что Моны здесь вовсе нет. И как на это реагировать? Никак? Попробовать поговорить по-хорошему? А может быть, «по-хорошему» — это не что иное, как трусость перед подчиненным?

Это ее первая настоящая должность руководителя. С тех пор как она начальник, ей платят по категории А12. Раньше платили по A11 — она была главным комиссаром уголовной полиции, теперь — по А12, но она по-прежнему главный комиссар уголовной полиции. Со всеми этими ступеньками иерархии очень легко можно запутаться. ГКУП де люкс — так называется ее должность в среде посвященных. Достигнет ли она когда-либо А13? Тогда она стала бы первым главным комиссаром уголовной полиции — ПГКУП. Мона непроизвольно вздохнула. Тогда можно было бы позволить себе отправить Лукаса в международную школу. Учеников этой школы утром забирают на автобусе, а после обеда привозят обратно. И Лукас будет учить английский и французский, а ей не придется постоянно беспокоиться о том, занимается ли он на продленке и следят ли там за тем, чтобы он делал домашние задания, и все такое прочее.

Но если так будет дальше продолжаться, об этом придется забыть. Может быть, дело в том, что она устала. Внезапно ей показалось, что десяти минут сна будет вполне достаточно, чтобы почувствовать себя лучше. Иногда в такие дни ни о чем другом думать не получалось.

Очень странное чувство — узнать о смерти знакомого из газеты. Ну, скажем, узнать об этом больше. В принципе, она уже знала. Она сразу же купила вечерний выпуск «Абендцайтунг» — на первом этаже Центрального вокзала, там, где на холодной плитке сидят торговцы и предлагают свой товар. А она даже жила не в этом районе.

Когда она прочла заголовок «Ужасное убийство в Найдхаузен», было очень трудно оставаться спокойной. Охотнее всего она бы прочла газету тут же, но это могло показаться подозрительным. С другой стороны: ну и что? Она — просто безымянный прохожий, развернула газету на ступеньках и читает, что в этом подозрительного?

Долго колебалась, а потом поднялась с непрочитанной еще газетой на эскалаторе в главный зал вокзала, оттуда вышла на одну из платформ и села на скамеечку. Это было ее постоянное место, и здесь она часто сидела целыми днями. Турки и итальянцы, которые, ловко огибая прохожих, носились по платформе со своими багажными тележками, похожими на гусениц, уже знали ее, приветственно махали ей рукой, но принимали то, что она не очень-то разговорчива, как должное.

И она раскрыла газету.

Жестокое убийство известного мюнхенского графика — полиция блуждает в потемках

39-летнего дизайнера Константина Ш., лежавшего в луже собственной крови, нашла его девушка. В три часа ночи она пришла к нему на квартиру на Гравелоттештрассе и в спальне сделала это ужасное открытие. По предварительным данным полиции, Константину Ш. самым жестоким образом перерезали горло. Убийца пока что не обнаружен. Мотив не известен. Друзья называют Константина Ш. приятным, щедрым человеком, у которого не было врагов. «Он и муху бы не обидел», — по словам шокированной соседки, такое впечатление производил Константин Ш. на всех. Креативный директор Швабингского рекламного агентства пользовался уважением коллег и сотрудников. Один из них сказал: «Я просто не могу осознать этого. Мы все скорбим по этому замечательному человеку».

И так далее, и тому подобное. Приятный человек, вот как! О да, Конни был чертовски приятным человеком — всегда, когда это было ему удобно. Если же нет, он вел себя, как…

От того, что теперь он мертв, она ощутила глубокое, нездоровое удовлетворение. Все-таки она его победила. Он был таким живым, что в его присутствии она иногда чувствовала себя как зомби, но теперь с этим покончено. Она свободна. Зависть, последствие безответной страсти, ушла раз и навсегда. Теперь не нужно ненавидеть себя за то, что не может быть такой, как он. Она победила.

Мертвецы всегда проигрывают. Теперь ничего из того, что они когда-либо пережили, сделали и оставили после себя, не имеет значения. Ну хорошо, были Гете, Бетховен или — ну ладно — Гитлер; о них не скоро забудут после их смерти. Но Конни был всего лишь художником-неудачником. Она не смогла удержаться от улыбки и сильнее склонилась над газетой, затем быстро бросила взгляд направо, налево, чтобы проверить, не следит ли кто-нибудь за ней.

И в этот момент она услышала визг тормозов подъехавшего автомобиля. Она подняла глаза и с удивлением обнаружила, что платформа полна людей, которые тащили свои сумки мимо лавочки, на которой она сидела, и смотрели так, будто она, спокойно сидящая здесь и никого не трогающая, намеренно кого-то обидела. Звуки, доносившиеся отовсюду, не стихали, а, наоборот, обрушились на нее со всей силой. Смех, болтовня, скрежет тяжелых, перетаскиваемых по брусчатке чемоданов, глухое топанье резиновых подошв, острое постукивание высоких каблуков — все это впивалось ей в мозг. Нужно было уходить от этих невыносимых звуков.

И тут же ей расхотелось идти обратно в свою квартиру, в это отхожее место. Постепенно она осознала, что какое-то время действительно думала, что хотя бы смерть Конни сможет что-то изменить в ее жизни. Но ее жизнь осталась такой, какой и была, вне зависимости от того, есть Конни или его нет. Пусто. Теперь ощущение пустоты вокруг нее усилилось, потому что одного из тех, кто так долго занимал ее мысли, больше нет.