Анатолий Ромов - Смерть по высшим расценкам

— Зарядил круто… Ты говорил с нашим человеком в мусорской?

— Говорил, у него нет пока никаких наколок. Вообще, во всей нью-йоркской ментовке нет о ней никаких сведений. Они только знают, что она сдалась и ее отпустили под залог.

— Отпустили куда?

— Никто не знает. Швейцары в ее доме клянутся, что с того дня она там не появлялась.

— Что в Коннектикуте? И в доме Лейтнера?

— В Коннектикуте ее тоже никто не видел, в доме Лейтнера она вообще ни разу не была. Она куда-то круто замастырилась.

— Очень круто. — Косой выдержал паузу. — Ты понял, что это значит?

Настороженно посмотрев на него, Узя пожал плечами:

— Что тут знать, она просекла, что, как только она засветится, мы ее кончим.

— Точно, у нее вовсю очко работает, что, как только она засветится, мы ее пустим налево, не дождавшись суда. А нам как раз надо дождаться суда.

Помолчав, Узя спросил:

— Дождаться суда?

— Да. Ведь в суде ее не нужно будет искать, она будет открыта. Бери — не хочу.

Узя некоторое время сидел, раздумывая. Наконец сказал:

— Косой, да, она будет открыта, но не мне ж тебе объяснять, какой там будет шмон, на этом суде. И сколько там будет мусоров.

— Да, шмон там будет, и мусора там тоже будут. Значит, мы должны подумать, как обойти шмон и как кинуть мусоров. Поэтому для начала тебе задача: достань фото и всю объективку на баб-журналисток, которые будут на процессе. На всех баб-журналисток, ты просек?

— Просек. Без разницы, кто они и откуда?

— Да, без разницы, кто они и откуда. И если Алия здесь, позови ее сюда.

— Алию?

— Да, Алию, ты же не глухой. Она здесь?

— Бл…дь… — Узя посмотрел на него в упор. — Ну ты, Косой, понтуешь в точку. Если кто и сможет замочить Гжибовскую на суде, то только она.

— Сначала надо обсудить, как и что она сможет. Давай, зови ее.

На процессе, который начался больше двух недель назад и, на взгляд Павла, чересчур уж затянулся, он уже привык ко всему, что его здесь окружало: к рутинному судебному ритуалу, к вопросам обвинителя и адвоката, к ответам свидетелей, к вспышкам фотоаппаратов и стрекоту телекамер. Он и Джон, как официальные телохранители Лины, получили постоянные пропуска в зал Верховного суда, и сейчас он сидел в первом из десяти рядов, отведенных для зрителей, журналистов и специально приглашенных лиц. Джон, как и было условлено, стоял слева от него у стены, чтобы наблюдать за теми, кто находится за спиной Павла. Переговаривались они с помощью приколотых к лацканам пиджаков микрофонов и вставленных в ухо наушников, используя шифр, в соответствии с которым каждому находящемуся в зале был присвоен свой номер. По взаимному уговору они менялись местами каждые два часа, и Павлу оставалось сидеть еще около часа, после чего он должен был встать к стене, заменив Джона.

Сейчас в его задачу входило постоянно держать в поле зрения ту часть зала, в которой размещались стол судьи, кресло для свидетелей, ряды присяжных, стол государственного обвинителя и, наконец, находящийся прямо перед ним стол защиты, за которым сидели Лина, Гленн Шапиро и его помощник. Эта часть зала была отгорожена барьером, с обеих сторон которого были выделены места для телевизионщиков, журналистов и фоторепортеров.

На процессе были приняты чрезвычайные меры безопасности, поэтому по обе стороны судейского стола дежурили четверо полицейских, по два с каждой стороны.

Меры безопасности были приняты предельно жесткие, зал просматривался скрытыми видеокамерами, все входящие проходили через металлоискатель и определитель взрывчатки, кроме того, полицейские проводили тщательный досмотр личных вещей. У здания суда и во внутренних помещениях были размещены дополнительные наряды полиции — это не считая того, что в зале и на подступах к нему находилось множество переодетых копов и агентов ФБР в штатском.

Только что был отпущен очередной свидетель, и после короткого перерыва судья Эд Бэйнс вызвал к свидетельскому креслу высокого здоровяка по имени Джек Корлиссон. Это был подсобный рабочий из дома Лины.

Первые вопросы обвинителя, заданные Корлиссону, а также его ответы были обычными и не представляли особого интереса. Однако после того, как прокурор Крис Стингфелд, стройный брюнет с пружинящей походкой, занял точно рассчитанную позицию перед присяжными, стало ясно: он будет задавать вопросы, ответы на которые могут быть направлены только против Лины.

— Итак, мистер Корлиссон… — Стингфелд выдержал паузу. — Итак, мистер Корлиссон, что вы делали в день убийства Кеннета Луксмана, между двенадцатью и часом дня?

— Между двенадцатью и часом дня я убирал тротуар перед домом, — ответил Корлиссон.

— Как именно вы убирали тротуар?

— Как обычно, с помощью ветродуя. Сдувал им с тротуара на мостовую листья, окурки, бумажки, другой мелкий мусор.

— Когда вы убирали тротуар, кто-нибудь выходил из подъезда дома?

— Да, выходил.

— Кто?

— Мисс Лина Гжибовски.

— Кто-нибудь еще выходил из подъезда, когда вы убирали тротуар?

— Нет, больше никто. Только мисс Лина Гжибовски.

— Вы уверены, что это была именно она?

— Да, уверен.

— Вы ее хорошо знаете?

— Да, я ее знаю. Я знаю всех жильцов нашего дома, даже новых, а мисс Лина живет у нас давно.

— Скажите, а здесь, в этом зале, вы ее видите?

— Да… — Корлиссон кивнул. — Вон она сидит, за тем столом. Это она.

— Хорошо. — Лицо Стингфелда как бы призывало к снисходительности к свидетелю. — Итак, вы увидели, как из подъезда дома вышла Лина Гжибовски. Как она была одета?

— Одета… — Корлиссон помолчал. — Мне кажется, на ней был темный костюм, юбка и жакет, и серый берет.

— Она несла что-нибудь с собой?

— Несла? — Корлиссон пожал плечами. — Нет, она ничего не несла.

— Совсем ничего не несла? Я имею в виду какой-то саквояж, рюкзак, сумку?

— Сумку? — Корлиссон помедлил. — Да, конечно, у нее на плече была сумка.

— Какая именно сумка?

— Черная кожаная сумка.

— Большая, маленькая?

— Ну… такая… средняя.

— Поясните, что значит средняя? В эту сумку можно было положить, скажем, пистолет?

— Протестую, ваша честь! — Шапиро поднял руку. — Это досужее размышление, не имеющее отношения к допросу данного свидетеля!

— Ваша честь… — Стингфелд с видом оскорбленного достоинства обвел взглядом ряды присяжных. — Вопрос имеет отношение к делу, поскольку я хочу выяснить некоторые важные обстоятельства.

— Протест отклонен, — сказал судья.

— Спасибо, ваша честь. Значит, мистер Корлиссон, это была достаточно вместительная сумка?

— Ну… Наверное, достаточно вместительная.

— Наверное или точно?

— Сэр… — Корлиссон замолчал. — Хорошо, точно вместительная.