Нова Рен Сума - 17 потерянных

Я знала: что-то — кто-то? — не хочет, чтобы я говорила маме о сне. Я буквально слышала, как этот кто-то выдыхает такие вот команды:

Не говори ей. Не говори ей о том, что тебе приснилось.

Я знала, что не должна ставить ее в известность о сорванном с телефонного столба объявлении об исчезновении Эбби или же о летнем лагере, откуда она пропала. А также о Люке Кастро, которого выследила и собиралась навестить. И об адресе бабушки и дедушки Эбби в Орэндж-Террасе, штат Нью-Джерси. О том, что набросала карту пути к ним от самой нашей двери. О подвеске, которую теперь носила на длинном шнурке под рубашками и которая всегда была теплой, странно теплой на моей голой коже.

Я не должна была рассказывать маме обо всем этом.

Я говорила осторожно, словно кто-то следил за мной из тени.

— Не знаю, — начала я. — Я… Просто всплыло вдруг в памяти. Случайно. Без какой-либо причины. — И подумала, а слышали ли о ней хоть что-нибудь мистер и миссис Берк? Да или нет?

Мама поднялась на ноги и теперь стояла, потирая татуировки на кистях рук, будто могла стереть их, и тогда ее кожа стала бы новой и свежей. Она всегда делала так, нервничая и пытаясь найти слова для чего-то важного.

Она приблизилась к окну, тому, что выходило на изгородь между нашим домом и домом Берков. Вечер был светлым и тихим, словно поджидающая жертву ловушка. Билли потерлась о мамины ноги и попыталась выглянуть из окна самостоятельно, хотя была слишком коротка для этого и немного толстовата, чтобы подпрыгнуть.

Естественно, я предположила, что мама собирается сообщить, что Фиона Берк мертва. Но она лишь подтвердила то, что я уже знала: Фиона Берк убежала, и никто ничего о ней не знает.

Дом Берков стоял темный, наверно, они уехали — а может, действительно уехали, как некогда поступила их дочь, — но мама внимательно изучила его окна, словно надеялась увидеть в одном из них свет.

— Все это так печально, — сказала она, поворачиваясь ко мне. — До сих пор, после всех этих лет, я не знаю, как говорить с мистером и миссис Берк.

— Я тоже, — отозвалась я.

— Я могла бы помочь ей, — продолжила мама. — Фионе. Я что-нибудь предприняла бы, если бы знала о ее планах.

Я видела, как мама вбирает в себя то, что случилось с жившей по соседству девушкой, вплетая этот узелок в клубок узелков, которые иногда принималась перебирать. Она хотела стать психологом в университете, где работала. У нее уйдут годы на то, чтобы получить диплом — на свою зарплату она могла позволить себе изучать только пару предметов за семестр и делала это по вечерам, поскольку днем работала в администрации, но я верила, что у нее все получится. Я верила, что она будет помогать людям.

И все же не думаю, что она смогла бы помочь Фионе Берк.

— Вы с ней были близки, — сказала мама.

— Нет, не были. Я едва знала ее.

— В этом не было твоей вины, сама понимаешь. Как ни старайся доказать обратное.

Она думала о том вечере, когда Фиона Берк уехала, я тоже, и это были воспоминания девятилетней давности, колючие, как шерсть.

— Да, я не виновата, — кивнула я.

Фиона Берк сидела со мной тем вечером, это факт. Ее родители не приехали, и моя мама была единственным человеком, который видел меня сразу после ее бегства, и она никогда не выговаривала мне за то, что я позволила девушке сесть в грузовик, хотя бы потому, что она ничего о нем не знала.

Кроме того, я все равно не смогла бы остановить Фиону Берк, сказала я себе. Она наблюдала за дорогой достаточно долго. И после того, как приняла решение уехать, заставить ее изменить его стало невозможно.

Так что тут не было ничьей вины. Я ничего не могла сделать.

Вдруг мне в голову пришла одна идея, простая и витающая в воздухе, словно клочки шерсти линяющей Билли. Что, если все это, начиная с поломки фургона, благодаря которой я увидела объявление о пропаже Эбби, произошло ради того, чтобы я могла что-то для кого-то сделать. Например, для Эбби. Помочь ей. Найти ее.

Мама рассеянно коснулась левой щеки, словно знала точное место, где у ее губ находится родинка — отчетливое круглое пятнышко, такое черное, что кажется почти что синим. Она сделала это ногтем, будто родинка чесалась.

Пятнышко не было татуировкой, она с ним родилась. Вот почему оно было моим самым любимым местом на ее теле.

Именно тогда Билли зашипела — так, будто в комнату кто-то вошел и видеть вошедших могла только она. А потом, когда мама вернулась к своим занятиям, я тоже увидела их — слившиеся поблескивающие силуэты у меня в гостиной, хотя было очевидно, что они не имеют никакого понятия о том, что это моя комната, и не замечают меня, или нас, или даже нашу мебель: ведь стояли они на том самом месте, которое уже было занято диваном.

Почувствовав, что я таращусь в никуда, мама подняла глаза.

— Что? — спросила она. — Все еще думаешь о Фионе?

— Нет, — ответила я. Мои глаза уперлись не в Фиону, а в девушку рядом с ней.

Теперь я знаю наверняка, что Фиона была как-то связана с Эбби, а Эбби с ней. И они пытались дать мне знать об этом оттуда, где сейчас находились.

Они застыли в нерешительности, словно двухголовое видение, там же, где стоял диван. Мама потянулась, чтобы включить настольную лампу, и они стремительно исчезли, как это делают тени, когда на них падает свет.

Был свидетель. Полицейский сказал, что некто видел, как Эбби Синклер ехала на велосипеде от лагеря «Леди-оф-Пайнз» куда-то в ночь. Он не раскололся и не поведал мне, кто же был этим свидетелем. Разумеется, нет. С какой стати ему откровенничать со мной? Но Эбби все выдала мне.

Свидетельницей оказалась девочка, одна из подопечных Эбби, также жившая в третьем домике. Только ей было известно, что после отбоя Эбби выскользнула из домика, отправляясь на встречу с одним человеком. Девочка знала о секрете Эбби и Люка, во-первых, потому, что встала пописать посреди ночи и застукала Эбби, входящую на цыпочках в домик, с такой сияющей улыбкой на лице, что ее зубы светились даже в темноте. А еще Эбби ужасно хотелось поделиться с кем-то случившимся, и она сочла, что эта девочка с курчавыми волосами, заплетенными в косички, и очками с толстыми стеклами никогда в жизни не выдаст ее старшим.

Девочка была свидетельницей не только последней велосипедной поездки Эбби. В предыдущие ночи она видела, как Эбби подлезает под противомоскитной сеткой к себе в домик с глазами, полными звезд, размазанной на губах помадой и пятнами травы на спине рубашки. При самом свидании девочка не присутствовала, но потом услышала рассказ о том, что Эбби и Люк почти «сделали это». Почти. Девочка была довольно маленькой и часами пыталась представить казавшиеся ей невероятными анатомические подробности сего дела и понять, что же может означать слово «почти». Она думала об этом во время игры в мяч, который должна была ловить на границе поля.