Нова Рен Сума - 17 потерянных

Все это не было вызвано наркотиком. Она была совершенно трезвой.

Никто не знал, что Натали спрятала таблетку, которую дал ей Тим, в карман. Она не знала и никогда не узнает, что значит «улететь», как Тим называл это белым зимним вечером на горной дороге.

Они не поняли, что она притворяется. Снег казался Джанетт смешным, и Натали сделала вид, что ей тоже смешно смотреть на него. Тима загипнотизировало виниловое сиденье автомобиля, то, какое оно мягкое, удобное и красивое, и Натали долго и усиленно созерцала его идеально гладкую поверхность.

Пол продолжал смотреть на нее вместо того, чтобы глядеть на дорогу, и ей хотелось сказать ему, чтобы он обратил внимание на другие машины, и на ледяные участки, и на крутые повороты, которые могли стать причиной того, что машина слетит с дороги.

Ей также хотелось спросить, не заехали ли они слишком уж далеко? Что за магазин может располагаться у самого начала подъема в гору?

Но если бы она сделала это, то разоблачила бы себя, признала, что не глотала таблетку. Что солгала.

А дело было в том, что она не хотела терять контроль над собой. Не хотела путать реальность с иллюзией, а именно это, как поведал Тим новичкам в этом деле, должно произойти с ними после того, как наркотик попадет в кровь.

Натали не хотелось изведать ничего такого, особенно при условии, что она находилась не среди друзей.

Ей не хотелось терять контроль над собой.

Не различать, где реальность, а где нет.

Это было бы слишком. Все равно что смотреть на свои руки и видеть, что они превращаются в руки матери. Как смотреться в зеркало, а Натали с тех пор, как огласили приговор — два пожизненных заключения, — делала это каждый божий день, и заглядывать тем самым в глаза женщины, способной сорок семь раз вонзить нож в живот мужчины, а затем загрузить его — в спортивных носках, с теннисной ракеткой — в машину и оставить у двери дома жены, с тем чтобы она обнаружила труп в воскресенье утром, когда выйдет забрать свежую газету.

Натали не знала, на что способна, имея матерью такую женщину, и потому не могла позволить себе поступать так, как поступают другие.

Не могла позволить себе допиться до такого состояния, чтобы взобраться на стойку бара в комнате для отдыха в подвале и броситься лицом вперед в объятия того, кто поймает ее, как это сделала Лила до того, как они отправились за апельсиновым соком.

И тем не менее, будучи трезвой, Натали дала уговорить себя поехать в магазин на «Мустанге» Пола. И она была трезвой, когда Джанетт повернулась к ней в автомобиле и сказала, словно только что заметила ее: «Натали Монтесано? Натали, это ты?» Зрачки Джанетт стали похожи на две черные монеты, огромные по сравнению с сократившейся в размерах радужной оболочкой. Она не бормотала, но говорила так, будто разучилась пользоваться языком. «Подожди. — Казалось, она смутилась. — Подожди. Почему мы тебя не любим?»

И этого было достаточно. Хорошее настроение, открытость, предвкушение приключения из-за того, что она согласилась отправиться в автомобильную поездку снежной ночью, все это оставило Натали. И на смену пришло высокомерие. Приправленное яростью. Переплетенное с ненавистью.

Возможно, в конце-то концов у нее внутри имелась какая-то частица матери. Но она не принуждала ее хватать острый предмет и вонзать в ближайшую грудь — в машине можно было выбирать из трех сердец. В Натали не бушевали подобные страсти, все было куда спокойнее. И потому она не боялась. Ни за себя, ни за кого-то еще.

Ей было безразлично, погибнут они все этой ночью или нет.

То, что она сделала, было сделано без размышлений, без обдумывания в течение долгих лет: она выкинула руку вперед и сказала:

— Осторожно! Машина!

Никакой машины не было. Была всего одна машина — та, в которой ехали они, содрогнувшаяся, когда Пол резко затормозил, а потом заскользившая по льду. Скоро старый «Мустанг» подался в сторону, не желая ни ехать прямо, ни поворачивать. И было дорожное ограждение и расстояние до него — одно лишь воздушное пространство и никаких деревьев.

В какой-то момент, до того, как машина ударилась об это ограждение, конечно же, запомнившееся ей, она вдруг ясно увидела то, что происходит, и то, что произойдет, и осознала все до такой степени остроты, о возможности которой не подозревала.

Глядя на надвигающееся на них ограждение — и, кроме того, на зияющую перед ними пропасть, — она закричала. Она кричала точно так же, как кричала жена мужчины, нашедшая мешок с его телом, так, как кричит безумная женщина, разрывающая кишки лгущего и изменяющего ей мужчины. Она кричала, а машина, содрогнувшись, остановилась.

Она продемонстрировала мне, как кричала тогда, и у меня несколько дней звенело в ушах.

История Натали на этом, на аварии, не заканчивается. У нее есть продолжение.

Если бы кто-нибудь оказался на той горе и увидел смятый в лепешку черный «Мустанг», если бы люди заглянули в разбитое окно рядом с задним сиденьем, на котором она лежала, то задались бы вопросом, что с ней произошло. Собираются ли вернуться за ней ее попутчики и почему никто не попытался привести девушку в чувство, прежде чем уйти?

Всю ночь шел снег, но теперь с темного неба сплошняком падал град. Все надеялись, как надеялась бы и Натали, будь она в полном сознании, что они не бросят ее вот так, на дороге. Девушка по имени Джанетт сказала, что они пошли за помощью.

Они велели ей оставаться на месте.

И держаться, ладно?

Держаться и не сдаваться. Они вернутся.

Но Пол не вернулся. Тим не вернулся. И Джанетт тоже не вернулась, хотя именно она пообещала сделать это. Они выбрались из убитой в хлам машины и пошли сквозь ураган к дому Лилы, где имели возможность позвонить и попросить о помощи.

Может, они бежали по льду что было сил. Может, оставить ее там было единственным, до чего они сподобились додуматься при сложившихся обстоятельствах, с наркотиками в крови и полным отсутствием мобильной связи. Возможно также, что им все это было небезразлично, что они пытались что-то сделать, но тут возникло какое-то непреодолимое препятствие, из-за которого о происшествии так долго не сообщалось.

Или, возможно, они знали, чего жаждала Натали, смогли почувствовать ту зловещую ее часть, вызвавшую к жизни непреднамеренное желание катастрофы и наблюдающую за его осуществлением — и потому повернулись к ней спинами. Я не знаю, почему они не пришли за ней.

Мне известно лишь, что она долгое время была без сознания. А затем, очнувшись, ничего не поняла.

Она словно пробудилась от глубокого сна, ее тело было усыпано осколками стекла. Она смогла выползти из машины, потому что ветровое стекло оказалось разбито вдребезги, и стала ждать помощи. Но дорога была пустынна, рядом никого. Поняв это, она встала, и ветер принялся за ее волосы. Она пошла, под ее ногами затрещал лед. А потом ничего. Никаких следов. Никакой девушки.