Наталья Берзина - Смерть не берет выходных

Естественно, не зная даже имени, разыскать таинственного мужа не смог. Теперь, глядя на монитор, размышлял о сложностях взаимоотношений. У него никогда не было семьи в привычном понимании, хотя с Лидой он прожил шесть счастливых лет. Один раз она как-то намекнула ему о том, что неплохо было бы оформить их брак, завести детей, но судьба военного врача забросила в очередную командировку. Дело так и затихло. Наверное, они бы составили хорошую пару, если бы не ее гибель. Кофе остыл, сигарета тлела в пепельнице. Вечер понемногу вползал в окно. Телефон припадочно затрясся на столе и разразился сигналом «SOS».

— Да, я слушаю, — резко ответил Павел.

— Алло, Павел, это из больницы вас беспокоят.

— Вижу, что из больницы. Что случилось?

— С Шевчук беда, она отравилась!

— Как это отравилась?

— Воспользовалась открытой дверью. Ее сейчас промывают. Вы не могли бы приехать? Может, вам удастся ее успокоить?

— Сейчас еду.

Павел примчался в больницу, на бегу надевая халат, поднялся в отделение. Наташу только что привезли в палату. Бледное, ничего не выражающее лицо выглядело как посмертная маска. Павел присел подле нее, взял ее тонкие пальчики в свои большие горячие руки, непонятно зачем начал рассказывать о своей любви к Лиде. О том, как они были счастливы, как работали вместе, как отдыхали. Как строили планы на дальнейшую жизнь. О том, как она погибла. Павел говорил и говорил, а Наташа, как ни странно, начала прислушиваться и под конец, когда Павел вдруг замолчал, осторожно провела холодной ладошкой по его щеке.

— Вы молоды, сильны, поверьте, вы еще встретите женщину, которую полюбите. Не отчаивайтесь, Павел.

Павел оторопел, не думал он услыхать слова утешения от едва живой, только сегодня пытавшейся отравиться женщины. Он посмотрел в глаза Наташи, сухие, воспаленные, и увидел в них нежность и заботу. Глаза Лиды были такими же, ласковыми и нежными. Больше Наташа за весь вечер так ничего и не сказала Павлу.

Утром, чувствуя необходимость с кем-то поделиться, Павел позвонил Андрею.

— Ты уже зверюгу свою гулял?

— Нет еще, собираюсь.

— Тогда вместе пойдем.

— А ты что ж не уехал?

— Ладно, пошли.

— Ну хорошо, сейчас.

Опять моросил мелкий надоедливый дождь. Воздух был насыщен влагой до такой степени, что казалось, еще чуть-чуть, и у всех людей вырастут жабры. Дашка была не в восторге от перспективы гулять под дождем, но делать было нечего. Все трое шли насупленные, чуть озлобленные.

— Так чего ты в городе? — спросил Андрей.

— Да с девчонкой плохо.

— Прости, не понял.

— Ну, с той, которую я привез в воскресенье, с аппендицитом.

— А что там за сложности?

— Она в больнице таблеток наглоталась. Жить ей, видите ли, надоело.

— Подожди, так у нее же с животом проблема, а не с головой.

— Понимаешь, я сам еще до конца не понял, мне ее лечащий позвонил. Я сразу подъехал, а она ни говорить, ни видеть никого не хочет.

— Ясно. Похоже, ребенок в Шекспира решил поиграть.

— Наверное. Хотя она, на мой взгляд, уже совсем не ребенок.

— Я тебе могу чем-нибудь помочь?

— Нет, пожалуй. Да и какая тут может быть помощь. Там ее врачи теперь пасут. Это я тебе просто из вредности рассказал. Чтоб ты со мной вместе пострадал.

— Понятно. Да, кстати, сегодня день недели какой?

— Суббота.

— Понятно.

Унылый дождь не прекращался. Основательно вымокнув, они вернулись в подъезд, и уже на площадке Павел спросил Андрея:

— Послушай, а что, по-твоему, может толкнуть человека на суицид?

— Ты о чем, дорогой, неужели все так плохо? Ты вроде вполне успешный писатель, здоровьем не обижен, что с тобой приключилось?

— Да я не о себе. Меня девочка та беспокоит. Что могло ее так сломать, что ей жизнь не мила?

— Паша, это ты у нас инженер человеческих душ. Тебе и карты в руки.

— Шляхтич, я живу в мире, который сам придумал, а здесь жестокая реальность. Потому-то я и спрашиваю тебя, ты-то в женской психологии разбираешься получше меня.

— Паша, ты пользуешься недостоверной информацией. На мой взгляд, их сам черт не разберет.

— Ну ладно, извини. Пока.

— Пока, Павел.

Наташа не хотела возвращаться в реальность. Та боль, которую она пережила, все еще не хотела отпускать ее. Не имея возможности с кем-нибудь поделиться своими переживаниями, Наташа осталась одна в целом мире. Мама была далеко, да и расстраивать ее было нельзя. Подруг у нее тоже не оказалось. Всю себя последние шесть лет она посвящала Илье, а он оказался ничтожеством. Теперь жизнь потеряла всякий смысл.

Вчера, проходя мимо одной из комнат, она заметила, что там никого нет. Решение пришло мгновенно. Наташа, войдя, увидела множество таблеток в стеклянном шкафу. Не разбираясь, начала глотать все подряд, давясь, захлебываясь слезами. Наташа сидела на холодном полу возле распахнутого шкафчика и непрерывно ела таблетки. От нестерпимой горечи ее уже начало тошнить, но Наташа продолжала жевать таблетки. Когда в комнату зашла медсестра, Наташа уже плохо соображала, что происходит. Потом последовали крайне неприятные процедуры, Наташа пыталась сопротивляться, но безуспешно.

Первое, что Наташа начала воспринимать, это был Павел. Он сидел подле нее на кровати и говорил. Он рассказывал о любви, о смерти своей любимой. Острое чувство жалости к этому огромному, сильному человеку вдруг сладкой болью пронзило ее сердце. Подчиняясь особому, глубинно-женскому импульсу, Наташа осторожно погладила его по щеке. Щека оказалась приятно шершавой и на удивление твердой. Под упругой кожей явственно чувствовались тугие мышцы. Он так удивленно посмотрел на нее, словно впервые ощутил прикосновение женщины. Теперь Наташа снова и снова вспоминала этот незначительный, в сущности, эпизод, и непонятная истома охватывала ее. Она хотела и боялась прихода Павла. Этот немолодой уже мужчина неожиданно стал для нее всем в этом жестоком мире. Наташа вдруг безумно захотела, чтобы он был рядом с ней. Она совершенно не помнила отца, но с такой добротой и участием к ней мог отнестись только очень близкий и родной человек. Вчера она неожиданно увидела, насколько он красив. Той самой настоящей мужественной красотой, которая проявляется лишь в зрелых мужчинах. Именно таким, по ее мнению, и должен быть настоящий человек. Наташе очень захотелось понравиться ему. После завтрака она приняла душ и долго рассматривала свое отражение в маленьком тусклом зеркале с потрескавшейся амальгамой. Увиденное не обрадовало ее. Худющая, с синевато-бледной кожей, она выглядела намного старше своих двадцати шести. На когда-то милом лице остались лишь огромные, воспаленные, темно-серые глаза. Даже блестящие раньше волосы потускнели и торчали, словно солома. Такой она себя еще не видела, впрочем, неудивительно. Последнее время она вообще не смотрела в зеркало. После того, что произошло с ней на Новый год, Наташа медленно умирала.