Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

— Прости, нет.

— А еще кто-нибудь живет в квартире над салоном?

— По-моему, Агнес всю жизнь жила одна, — сказала моя собеседница, неторопливо сворачивая комбинезон. Она улыбалась так открыто и безмятежно, будто не сейчас — еще рано! — но в следующий раз меня здесь будет ждать приятное предложение.

Так непривычно, что людям неизвестна твоя предыстория. У нас в деревне я постоянно был начеку: стоило мне зайти куда-нибудь, как вокруг словно полюса аккумуляторов начинали искрить. Здесь, на Шетландских островах, я чувствовал себя таким же свободным, как в горах.

По наитию я открыл записную книжку.

— Тут у меня номер телефона Агнес. У вас ведь есть здесь телефон?

— Ну конечно.

— Не могли бы вы набрать этот номер? Если она ответит, спросите, пожалуйста, нельзя ли к ней зайти.

Женщина вышла в служебную комнату и позвонила. Высунулась оттуда.

— Не берут трубку, — сказала она.

— Позвоните еще раз, — попросил я, после чего пересек улицу и подбежал к калитке, ведущей на задний двор. Некоторое время я смотрел на открытое окно и ждал. Но телефон у Браун не зазвонил — ее квартирка была такой маленькой, что звонок точно было бы слышно.

Проходя в калитку, я услышал дребезжание, доносившееся из салона. Я заглянул в окно. Около кассового аппарата с выдвинутым ящиком названивал серый телефон.

Я сел в машину. Пастор упоминал Скаллоуэй. Именно из этого порта норвежские рыбаки, участники Сопротивления, во время войны совершали рейсы в оккупированную Норвегию. Через десять минут я уже припарковался, надел непромокаемый комбинезон и осмотрелся по сторонам. Скаллоуэй состоял из нескольких улочек по берегам узкой бухты — wick .

Вот, значит, куда занесла его жизнь… За пустынное серое море. От неразрешенных раздоров с дедушкой. Да, в общем, и со мной получилось так же.

Какое занятие мог найти себе столяр в этой рыбацкой деревушке, которую география случайно сделала одной из важнейших баз во время войны? Я попробовал представить себе те годы. Тот же ландшафт, такая же погода, только всегда их ночной вариант.

Указатель на другой стороне улицы гласил: « Royal Mail». Как же я раньше не подумал об этом!

Я зашел внутрь. Внутри было полно народу, но на почту было как-то совсем не похоже. Скорее, на книжный магазин: ряды стеллажей с запылившимися романчиками в бумажных обложках и газетами в коробках из-под апельсинов. Единственным, что соответствовало вывеске, были два пластмассовых ящика. Желтый ящик с письмами, на которых почтовые марки еще не были проштемпелеваны, и красный с входящей почтой. Сначала показалось, что все роются в письмах наобум, но потом я догадался — очевидно, те, что забирали по нескольку писем, завозили их соседям по дороге домой.

Я подождал, пока красный ящик почти не опустел и народ не разошелся, и подошел к начальнику почты, лысому мужчине, сортировавшему комиксы.

— Эйнар Хирифьелль, — сказал я тихо. — Норвежец. Он живет здесь, в Скаллоуэе?

Начальник почты посмотрел на потолок. Так делают, когда считают в уме. Подошел парень заплатить за какие-то книги, покосился на меня.

Я пожалел, что задал этот вопрос. Начнут болтать, и, может быть, сплетни дойдут до Эйнара раньше, чем я доберусь до него. Не хотелось бы встретиться с ним под звуки оркестра и под взглядами толпы. Я хотел бы постепенно приглядеться к нему, чтобы ничто не мешало мне составить свое мнение.

— Нет, — сказал начальник почты. — Но после войны кое-кто из норвежцев тут остался. Хотя большинство забрали своих подруг с собой и уехали домой, в Норвегию. Спрошу у Лисе, — добавил он, снимая телефонную трубку.

Через пять минут я угодил в мягкие объятия местной жительницы Лисе Робертсон, пышущей здоровьем женщины в цветастом пиджаке и практичной обуви. Наполовину норвежка, она не впервые рассказывала о том, что происходило на Шетландских островах во время войны. Ее повествование звучало как строго отрежиссированная радиопередача. Должно быть, она шлифовала его с 1945 года и теперь могла в соответствующих местах изложить подробности о том, как норвежские рыбаки курсировали между Скаллоуэем и Норвегией, переправляя в одну сторону оружие, взрывчатку и саботажников, в другую — беженцев, а над ними кружили немецкие истребители, через просветы в тумане поливая их пулеметным огнем.

Мы прошли вдоль берега и остановились перед скульптурой, изображающей рыбацкую лодку на гребне волны. Под девизом норвежского королевского дома «Все для Норвегии» шли в два ряда имена норвежских моряков, погибших во время войны.

— К норвежцам на Шетландских островах всегда относились хорошо, — сказала моя новая знакомая. — Это же тоже была Норвегия . И называлась эта группа островов Хьялтландом, пока не отошла к шотландцам в тысяча четыреста семьдесят втором году.

Она рассказала, как это случилось: король Дании отдавал замуж дочь, не сумел выплатить приданое и в качестве части его отдал Шетландские острова. Для островитян настали тяжелые времена. Шотландцы отменили законы викингов и обратили свободных мужчин в арендаторов земли. На острове Йелл господин заставил сорок рыбаков выйти в море в непогоду. Непогода разгулялась в шторм, и тридцать четыре семьи потеряли отцов и сыновей. Так что слово « Норвегия» всегда находит отзвук в сердцах жителей Шетландских островов; оно будит память о временах, когда они были свободны.

— А потом началась война, — сказала моя спутница, показав мне пирс с названием Принс-Олав-слипуэй, — и откуда ни возьмись, у нас снова появились норвежцы. Приплыли через море на рыбачьих лодках. Смельчаки, какими мы их себе и представляли. Молодые и бесстрашные. Немцы разбивали их лодки в щепки, но скандинавы не сдавались. Чинили лодки в местной мастерской и на следующую ночь снова выходили в море.

— Подождите, — остановил я ее. — Вы говорите, они ходили на деревянных лодках?

— Я сказала, на рыбачьих лодках.

— Но они же деревянные?

— Дa.

— А чинили их здесь?

— Прямо вон там, — сказала Лисе, показав на покосившееся строение у набережной. — Их всех встречал Джек. — Она кивком указала на мужчину в рабочем комбинезоне. Этот мужчина нес к мастерской деревянный ящик, видимо, очень тяжелый, потому что когда он поставил его на землю и пошел дальше, его шаг сразу ускорился.

Следом за ним мы вошли внутрь. Под стук стамесок и визг ручных шлифовальных машин Лисе Робертсон уговорила Джека принять нас в его тесном кабинете.

Проведя там четверть часа, мы узнали только одно. Но это было важно.

Эйнар Хирифьелль появился здесь в 1942 году и полностью овладел мастерством судостроителя.

— Поначалу он вообще не имел представления об этом ремесле, — сказал Джек. — Но научился ему на удивление быстро. Насколько я понял, он вообще-то был столяром-краснодеревщиком. Просто поразительно, как споро он управлялся с починкой разбитого корпуса. И еще они делали хитроумнейшие тайники для оружия. На вид вроде бочка для рыбы, а внутри зенитный пулемет, который можно развернуть за две минуты. Но в сорок третьем году немцы бросили на них еще больше самолетов и стали топить каждую вторую лодку. Им пришлось прекратить выходы в море до тех пор, пока американцы не прислали им противолодочные катера.