Инна Булгакова - Век кино. Дом с дракончиком

— Тебе лучше знать. — Наши взгляды встретились; его — тяжелый, воспаленный. — Чей почерк?

— Ее… Вики.

— А бумага?

— Кажется, из письменного стола, я на такой обычно пишу… желтоватая, из старых запасов.

Мы мигом очутились в кабинете, он рванул верхний ящик: стопка, сверху аккуратно оторванная половинка листа.

— Вот. — Самсон соединил обе половины. — Отсюда. Но… я не понимаю.

— «Приди ко мне тот, кто под землей», — повторил я. — Похоже на заклинание. Виктория, случаем, не занималась черной магией?

— Да иди ты!..

— Куда ты меня все время отсылаешь?

От звонка мы оба вздрогнули. Банкирская дочка. Ни Виктория, ни Ваня в загородном доме не появлялись.

Не появились они и в понедельник. А мне опять приснился мальчик. Точнее, я знал, что это Ваня, но его не видел: он прятался и смотрел на меня из-под земли… Вот такое сюрреалистическое ощущение: взгляд из-под земли, от которого стало невыносимо страшно, такая мука охватила (земля гладкая, черная, злые колючки на ней), такая мука, что я проснулся в ожидании звонка. «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».

Слава Богу, обошлось. Но потом, после разговора по телефону с Самсоном, я упрекнул себя в малодушии. «Обошлось»! Они, должно быть, мертвы. «Не ищите мою могилу…»

Естественно, я сразу попытался отстраниться: какое мне, в сущности, дело до сценариста и его семьи? Мы так давно не виделись, что, встреть я Ваню — наверняка не узнал бы. И вообще, человек я черствый, холодноватый (прохладный, так сказать), уединенный. Но это сновидение, этот зов незнамо откуда, из каких-то, мерещилось, посмертных сфер, — не давали покоя. И, получив заработанные позавчера в клубе наличные, отправился я зачем-то в Молчановку. От нечего делать — новой работы пока не предвиделось, а «пушкинский» замысел, кажется, испарялся, превращался в исчезающее привидение на засвеченной пленке.

Молчановка и встретила безмолвием, дом не заперт, но пуст. Прошелся по новеньким комнатам, еще пряно пахнущим краской, лаком, деревом… нашел вчерашнюю лужайку, на которой Танюша — с вечера, что ль? — так и лежит. Увидев меня, что-то быстро спрятала под сборчатый подол. Так большая уже девочка прячет куклу, интеллигентная дама — бутылку, ну а убогая… что-нибудь эдакое — молитвенник, четки… Сестры одной породы (темноволосые, маленькие, одна красива, другая нет), и потаенная страстность, внутренний огонь — в обеих, но разного свойства: сладострастие Виктории — и какая-то блаженная придурковатость в младшей.

— Зря вы с больным позвоночником валяетесь на земле, — с ходу начал раздражаться я; эта женщина раздражала как нечто чужеродное.

— Мне хорошо, тепло. Их нет нигде?

— Нету. — Я сел на белый стульчик; ажурная мебель так и осталась под липой символом дачного уюта и беззаботности, длинных душных дней. — Звонил Самсону, он уже побывал в милиции. Там, конечно, глухо: приходите на днях. Для «дела» нужны трупы.

— Они убиты.

— Да что вы, как Пифия! — Я и сам подозревал истину, но не мог унять раздражение. — Самсон сумел связаться с одним крупным чином: в сводках происшествий за сутки ни среди убитых, ни среди раненых Виктории с сыном как будто нет.

— Как будто?

— Ну, согласно описанию. Он обзвонил больницы и морги… У Вики всегда при себе удостоверение Союза кинематографистов, понимаете?

Она кивнула и произнесла:

— Вам же сказано было про могилу.

— А вы, помнится, к чему-то приплели Иоанна Кронштадтского.

— Это слова последнего русского императора: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти». Святой увидел его во сне. Оба были еще живы.

У меня мурашки по спине поползли.

— Вы рассказывали об этом Ване?

— Рассказывала, он был потрясен.

— Зачем забивать голову?..

— Мы должны знать. Чтобы спастись. — Она помолчала, глаза засверкали, странно преображая лицо. — Николай Васильевич, их надо найти.

— Если они убиты, то какая разница…

— Похоронить по-настоящему. И вы должны остановить его.

— Кого?

— Не знаю. Тайное зло — самое страшное.

— Почему именно я?

— Вы добрый и умный, не возражайте. Сегодня ночью я решилась открыть вам секрет. Позвала — вы приехали.

— Знаете, все эти болезненные экстазы…

— Я говорила сестре, — продолжала она, не слушая, — это несправедливо. Ванечка — ваш сын.

Я медленно переваривал «секрет». Никогда не мечтал о детях, но вот сейчас (в свои сорок два) вдруг возмутился: и впрямь несправедливо!

— Это точно?

— По ее словам — точно.

— А Самсон знал?

— Из-за него она и молчала.

— А, прочный творческий союз! — Я отчего-то разозлился… скорее всего — на самого себя. — А если вдруг узнал?

Больная сразу уловила подспудный смысл моего вопроса.

— Возможно, отомстил бы. Но не так. Не смертельно, он слабый.

— Сильный от силы, слабый от слабости такое могут сотворить! А эта творческая личность… Хотя нет! — осадил я себя. — Неверной жене отомстить — еще туда-сюда, но чтобы мальчику… нет, невозможно!

Танюша вновь пустилась в странности, проговорив отстраненно:

— Между ними стоял страх.

Я не смог поймать «опущенный долу» синий взор.

— В каком смысле? Объясните.

— Не могу. Я так ощущаю. А вы в этом разберетесь.

— Зачем мне? — невольно вырвалось.

Она прошептала:

— А Ванечка?

Опять всплыла «погребальная» фраза: «Не ищите мою могилу…» — опять холодок по коже…

— Он знал, кто его отец?

— Нет, конечно.

— Расскажите о нем.

— Ваня хотел стать музыкантом, жил музыкой.

— «Пинк флойд»? — рассеянно уточнил я.

— Нет, настоящей. — «Экстаз» прошел, Танюша отвечала вполне здраво. — Уже сам немного сочинял и пел, у него абсолютный слух.

— Как у моей матери, она была певицей… А что там ваш знакомый говорил о «травке»?

— Это произошло на той неделе, в среду. Он к нам в ночлежку приехал в четверг такой взволнованный. Постепенно успокоился, рассказал. Они действительно курили марихуану с банкирской дочкой, и их застал отец.

— Банкир?

Она кивнула:

— Возник скандал, он объяснялся с Самсоном и запретил Лелечке встречаться с Ваней. А Самсон еще с утра был наэлектризован, по Ваниным словам, у них с Викой произошла ссора.

— Из-за чего?

— Неизвестно.

— Откуда взялась марихуана?

— Ваня не сказал.

— Надо с этой дочкой побеседовать.

— А вы знаете, где они живут?

— Самсон объяснил, просил держать с ним связь. Если тут замешаны наркотики… понимаете?

— Нет, я Ване верю: он только раз попробовал и дал слово, что больше не будет.

— Как можно верить мальчишке… да еще в нынешнем резвом разврате?

— Грех коснулся его, но еще не овладел. Ваня одинок и горд в своем призвании, ему самолюбие не позволит опуститься.