Людмила Феррис - Смерть в белом халате

— Проверяет, что ли? Догадывается? Провоцирует? — гадал Николай.

А что делать с той истиной, что в России хорошо живет только тот, кто ворует или берет взятки? Или у Германа амнезия? Носится со своей больницей, с ремонтом стационара, как будто других дел у него в жизни нет! Грозится какой-то антикоррупционной комиссией и проверками. Жаль, если источник доходов, который в десять раз превышает официальную зарплату, исчезнет, и как хорошо, что он нашел другой.

Этот вариант, конечно, более рискованный и попахивает криминалом, но зато в руки идут такие деньги, о которых Николай раньше и не мечтал. Тот, кто предложил ему поучаствовать в сомнительном мероприятии, нисколько не шифровался и не миндальничал. Разговор был жесткий.

— Есть возможность заработать. Ты со мной или как? — И собеседник изложил суть предложения.

— Я хочу подумать, — ответил Николай.

— Думать некогда. Завтра позвони мне и скажи решение, но только завтра, позже никакие ответы не принимаются.

Окуневский уже тогда знал, что скажет «да», но ему хотелось взять паузу, для пущей важности, что ли. Пусть не думают, что Николая Петровича можно вот так враз поманить пальчиком или рублем и он сразу согласится. Главное, чтобы об этом не узнал никогда Архипов, а то этот правдоруб выгонит из больницы и не поморщится.

После своего «да» Окуневский ни разу не пожалел, потому что денег стало не просто много, а очень много, он смог купить и новую квартиру, и машину. Ничего не подозревающая жена, которую он приобрел вместе с тестем, замом по социальным вопросам мэрии, не уставала восхищаться мужем:

— Коленька, какой ты молодец у меня! Ты так много работаешь, себя не жалеешь!

Окуневского жена раздражала. Когда-то он «снял» ее в местном ресторане вместе с подружкой, и обе девушки ночевали в его постели. Утром подружка ушла, а Люцина осталась. Ему, в общем, было все равно, как ее зовут: Люцина, Фемина или как-то еще. Она была умелой в постели, веселой, симпатичной. А зачем девушке ум? Умные вон у него на работе ходят, с тонометром и фонендоскопом.

Легкость их отношений длилась месяца три, а потом Окуневский понял, что Люцина хочет остаться с ним навсегда. Жениться на девице легкого поведения в его планы не входило, ему было достаточно истории юности, когда любимая девушка его цинично бросила ради выгодной партии. Партия у нее не случилась, а он девушку простить не смог и больше никаких серьезных отношений ни с кем заводить не собирался. Единственное, что его заинтересовало в Люцине, — должность, которую занимал ее отец, заместитель мэра по социальным вопросам.

Время шло, Люцина никуда уходить не собиралась и однажды просто показала ему его же паспорт со штампом.

— Это как такое могло быть? Мы с тобой в ЗАГСе не были, — удивился Коля.

— У моего папы такой сервис, даже из дома выходить не надо. Не может ведь его единственная дочка болтаться в чужой постели? Теперь у меня есть законные основания это делать.

Окуневский хорошо подумал и не стал затевать скандал. Ссориться с тестем себе дороже. А если ему очень захочется, то он разведется. А пока пусть все идет как идет. Все равно он больше никого не полюбит, а женщина мужчине нужна для здоровья.

Встреча, которую он инициировал сам, давно назревала. Его перестало устраивать выдаваемое ему вознаграждение. Может, кто-то бы руки и коленки целовал благодетелю от такой суммы, но доктор Окуневский считал, что заслуживает большего.

Человек, который пришел на встречу, понимал, о чем пойдет речь, и нервничал.

— Тебе все мало денег?

— А что, денег бывает много? Я хочу, чтобы мою ставку повысили на тридцать процентов.

— А не жирно ли будет?

— Ну, тогда попробуйте без меня, — зло сказал Николай и не заметил, как маленький инсулиновый шприц с укороченной иголкой вошел в его шею.

Паралич дыхательной системы, последовавший потом, был первым и последним шагом к смерти. Окуневский пошатнулся и упал прямо на шкаф с медикаментами в процедурном кабинете.

Человек оттащил тело и прислушался, поздним вечером в коридоре больницы было тихо. Он поправил шапочку и спокойно вышел в пустой коридор, закрыв за собой процедурный кабинет на ключ.

Его имя в переводе с арабского значило — «уважаемый», но, сколько Мухаб себя помнил, никто с детства его не уважал. Старшие братья помыкали им как только могли. У отца было две жены — старшая и младшая, и дети первой жены недолюбливали детей от второй. Мухаб был сыном младшей жены. Однако внешне братья старались не показывать своего отношения, отец бы не одобрил. Дети все делали исподтишка.

Отец Мухаба был очень гостеприимным человеком, и в доме имелась большая комната, специально для приема гостей, — мехмона. Комната была застелена красивыми коврами и матрацами, набитыми хлопком, на полу раскладывалась скатерть — дастархан. Перед застольем и после него обязательно звучала молитва, благодарение и хвала Всевышнему. Гости пили чай из пиалы. Пиалу положено было брать только правой рукой, а левую держать на правой стороне груди. По традиции первую пиалу обязательно наливал себе хозяин, чтобы окружающие убедились, что в ней нет яда.

Для званых гостей обязательно готовили плов, рассыпчатый, ароматный, настоящий таджикский. Маленький Мухаб понимал, что в семье всегда будет главенствовать отец, а потом старшие братья. А ему самому хотелось быть самым первым и важным гостем и чтобы ему подавали плов и угощали чаем или чем покрепче.

— Ты у меня такой красивый, — мама гладила его по голове, если рядом не было отца. — Ты достоин другой, лучшей жизни.

Женщины в их ауле обычно смиренно молчали, занимались хозяйством и без разрешения мужа не имели права выйти на улицу. Они даже ели отдельно в другом конце дома и не имели права входить в помещение во время мужского застолья.

Восемь классов Мухаб Исмаилов оканчивал в городском интернате, ученье давалось ему с большим трудом, но если случалась драка или какое-то происшествие, там Мухаб был заводилой. После восьмилетки он решил не возвращаться в родной кишлак, хотя работа там была всегда — пасти скот.

Мухаб устроился разнорабочим в кафе при базаре, а потом стал помогать хозяину: готовить плов, манты и лагман. Вскоре Мухаба забрали в армию, и он оказался в далеком сибирском городе. Таджик был стойким парнем, выросшим в агрессивной среде, закаленный старшими братьями, и встретил все трудности армейской жизни стройбата спокойно.

Главное, что Мухаб Исмаилов вынес из армейской службы, — это: ненависть к пшенке, способность человека бегать сутками и мгновенно засыпать и правило: быть поближе к кухне и подальше от командиров. Именно в армии он обрел друзей — братьев Ионовых, которые были родом из Краснодара. Втроем они часто мечтали, что будут делать на гражданке.