Людмила Феррис - Смерть в белом халате

— Меня тоже попросили не распространяться.

— Теперь нас с тобой, товарищ журналист, объединяет военная тайна. Кстати, а почему ты меня начала искать?

— Вы не поверите, Герман Николаевич, но мне на горячую линию газеты позвонила женщина и сказала, что вас должны убить.

— Позвонила женщина?

— Да. Для меня это до сих пор остается загадкой.

— Странно. Юлька, но весь мир — одна большая загадка.

Архипов говорил весело, с воодушевлением и не знал, куда деть руки. Бумага со стола вдруг разлетелась в разные стороны, ручка сломалась, а чашка с кофе неуклюже перевернулась, залив коричневой жидкостью все вокруг. Но Герман безмятежно улыбался, глаза его блестели.

«Боже мой, да он, кажется, влюблен!» — поймала себя на мысли Юля.

Архипов словно светится изнутри. Наверное, это великое счастье, так увлечься, будто мальчишка.

— Что-то у меня сегодня все из рук валится, — поделился он. — Просто рассыпается на глазах.

— Боюсь, что это не лечится, доктор.

— Лечится все, Юлечка, главное, поставить правильный диагноз.

— Герман Николаевич, я вообще по делу пришла, проконсультироваться. Вы знаете, что убили доктора Окуневского.

— Да, конечно. Это первое, о чем мне сообщили.

— Я собираю материал об убийстве, и мне нужна ваша помощь.

— Юля, о покойниках либо хорошо, либо никак. Николай Петрович был сложным человеком. У меня были непростые с ним отношения, но мне жаль, что он умер, убит. Ко мне сегодня следователь обещал подойти и вопросы свои задать. Для больницы это грустная история, убийство в процедурном кабинете, прямо детективный роман. Может, не нужно о таком писать?

— Доктор, ну вы же гнойники вскрываете, чтобы дать облегчение больному? У нас, в журналистике, свои «гнойники». Вот, смотрите, городские события за последнюю неделю: жена заказала бандитам избиение мужа, молодой человек убил свою девушку. Ну и убийство Окуневского. Это что, люди перестали быть людьми? Это чья зона ответственности: медиков, журналистов, педагогов? Как об этом не писать? Как молчать? Тем более что… — она осеклась и посмотрела на Архипова, который «уловил» ее недосказанность сразу.

— Юля, ты сказала «а», говори «б».

— Не могу я «б» говорить. У меня своя военная тайна.

— Давление сейчас поднимется у меня, Юля. Если речь идет о клинической больнице, я должен знать. Что-то произошло еще?

— Герман Николаевич, я не могу.

— Послушай, девочка, я тоже могу хранить тайны, как и диагноз больного. Но мне совсем не хочется, чтобы какие-то воспалительные процессы больницы проходили у меня за спиной. Я сегодня и так держу оборону, есть варианты, что нашу больницу могут объединить с медицинским центром Борянкина.

— Борянкина? Господи, как тесен мир!

— Что ты имеешь в виду?

— Да мне нужно сделать интервью с ним о развитии городской медицины.

— Интервью — это твоя работа. А мне нужно, чтобы Борянкин нас не проглотил, не подмял, потому что для людей будет только хуже, и я буду стоять насмерть. В этом контексте любой негатив будет Борянкину только на руку.

— Герман Николаевич, но вы мне тогда дайте слово…

— Ты могла бы об этом и не говорить. Я никогда еще не кидал слов на ветер.

— Хорошо.

И Юля начала рассказывать про то, как оказалась на шестом этаже и что она увидела в отделении пульмонологии.

— Юля, ты ничего не путаешь? Этого не может быть! — Архипов выглядел растерянным.

— Герман Николаевич, вы сам порядочный человек и верите в порядочность других. Вы же не думаете, что я сошла с ума и мне все это показалось? Какие-то подпольные операции проходят у вас под носом.

— Как, ты говоришь, фамилия медсестры?

— Иволгина.

— Так, понятно. — Он нажал кнопочку на коммуникаторе. — Галина Ивановна, найдите мне Светлану Иволгину с пульмонологии, пусть зайдет.

— А что сказать, по какому вопросу? — поинтересовалась секретарь.

— По личному.

— Юля, и ты бы ничего не сказала мне про эти операции, если бы я не припер тебя к стенке?

— Герман Николаевич, я рассказала об этом Заурскому, он обещал посоветоваться со своими знакомыми следаками. Я просто заложница обстоятельств.

— Ага, и в нашей больнице спецназ проведет операцию и застанет преступников на месте преступления. Я потом не докажу, что ничего не знал.

Юля на мгновение представила красочную картину, как парни в камуфляже врываются в операционную.

— Герман Николаевич, вы меня простите, у меня что-то с головой случилось, все перемешалось! Вы исчезли, Окуневский убит, операции ночные. — Она едва не плакала. — Я не хотела вас подставить, но только мне придется правду Заурскому рассказать, что я его подвела. А вы что, вот так прямо и спросите и она вам все расскажет?!

— Мне надо самому разобраться, что на моей «кухне» происходит, а то пока я занимаюсь стройкой, у меня в каждом отделении странных историй все больше и больше, и это неправильно.

— С вами, между прочим, тоже истории происходят.

— Происходят, — согласился он. — Только я нож за спиной ни у кого не держу.

— Я тоже не держу, — не выдержала Юля.

— Вот и договорились.

В его кабинет постучали.

— Можно? — заглянула приятная молодая девушка в белом халате.

— Заходи, Иволгина, присаживайся вот сюда, — он кивнул на стул около окна. — Вот познакомься, журналист газеты «Наш город» — Юлия Сорнева.

Кажется, Иволгина ее не узнала, в коридоре был полумрак, да и наверняка не запомнила она девушку, что видела ночью в отделении.

— День медика скоро отмечаем, профессиональный праздник, — продолжил Архипов. — Газета очень хочет написать о наших людях, лучших, так сказать. Я предложил твою кандидатуру, писать про тебя будут.

— Ой, ну что вы Герман Николаевич! Какой из меня герой? Обычная медсестра.

— Сколько ты у нас работаешь?

— Десять лет уже, как один день.

— Ну, вот видишь, пора уже звание «Ветеран труда» присваивать. Мне говорят, что ты хорошо работаешь.

— Ой, спасибо, Герман Николаевич.

Он продолжал тем же тоном:

— Хорошо работаешь, даже по ночам, операции пластические помогаешь делать. Деньги, Света, зарабатываешь? А ты знаешь, что ты не только себя под монастырь подводишь, но и меня тоже? Этот монастырь на срок тянет. Что будем делать, Света?

— Герман Николаевич, я… Вы… — На Иволгину было жалко смотреть. Она напоминала осевшую опару.

— Когда я десять лет назад принимал тебя на работу, мы с тобой говорили о профессии. Надеюсь, ты это помнишь?

— Помню, — Иволгина низко опустила голову.

— Света Иволгина, послушай, что я тебе скажу после твоей десятилетней работы. У тебя есть только один выход — честно мне все рассказать, иначе звоню в полицию, сдаю вас всех по списку и больше тебя знать не желаю.