Алла Полянская - Кто на свете всех темнее

Дом вздрогнул, посуда привычно зазвенела — за окном мелькают освещенные окна пассажирских вагонов. Люди находятся буквально между небом и землей, потому что дорога вне пространства, и люди, сидящие в поезде, словно вне законов общества и физики. Они знакомятся, что-то друг другу рассказывают, вместе пьют чай — а потом снова возвращаются на свои места в игре, но встретились они не случайно.

На свете вообще нет ничего случайного.

Вот я тоже не случайно родилась в семье, где папаша оказался психопатом, а мать — глупой коровой. Видимо, я должна чему-то научиться, и если это выживание, то я этому уже научилась, но кажется мне, что не все так просто с моей задачей в этой игре. И если я пойму, что еще должна извлечь из всей этой суеты, то в следующей жизни, возможно, мне удастся родиться котом.

Кошкой не хочу, у кошек, я думаю, возня с котятами отбивает все удовольствие от жизни.

Я всегда знала, что хорошая жизнь для меня закончится — просто не предполагала, что мать продаст нашу старую квартиру. Жалеть там не о чем, конечно, — а все ж время, которое я провела фактически на улице, не способствует моему человеколюбию.

Это реально оказалось страшно.

Сначала я сняла квартиру — не слишком шикарную, у меня с собой было не очень много денег, но я продала смартфон и одно кольцо, купила кое-какие вещи и простенький телефон и несколько дней жила на съемной квартире, изнывая от скуки: телевизор я смотреть не привыкла, Интернета не было, а на звонки я не отвечала. Мой новый кнопочный телефон голосил не умолкая, но я реально не хотела ни с кем контактировать. Квартирка была маленькая, грязная, и я развлекалась тем, что отмывала ее. В шкафу оказались чьи-то старые вещи, судя по фасонам, их купили в семидесятых годах прошлого века — видимо, квартиру просто сдали как есть после смерти хозяйки. Я с интересом изучала странного кроя платья, представляя, как же их можно надевать, — но люди носили и более странные вещи, удивляться нечему. Главное же — я была в той квартире одна, ощущала себя защищенной, несмотря на писк телефона. Номера были незнакомые, и я не хотела отвечать.

Это было глупо, ведь возможно, что меня искали потенциальные клиенты, но я была в ярости.

А через три дня в квартиру позвонили, и в глазке я увидела двух крепких парней, одного из них я узнала, он работал на Бурковского. Не иначе, вычислили меня по сигналу сотового. Они еще немного позвонили, потоптались под дверью, о чем-то тихо переговариваясь, а потом ушли, но я знала, что они вернутся и нужно сваливать.

Конечно же, они обретались недалеко от дома — ждали.

Но я-то не пальцем деланна, в шкафу среди шмоток нашла жутковатой расцветки платье родом из семидесятых, но не настолько жуткое, чтобы привлечь ненужное внимание. Напялила его, на голову повязала косынку — и спокойно вышла из подъезда, не удостоившись даже взгляда. Это я к тому, что одежда — неотъемлемый атрибут личности, и так всегда было, с самых давних времен одежда служила для определения статуса человека. Вот даже если взять римлян, уж они были большие мастера одеждой обозначать статус. У них, например, граждане, желающие занять государственный пост, носили белоснежные тоги — их так и звали белоснежными, по-латыни — кандидат. Белоснежный на латыни — кандидат, ясно? То есть тот, кто желает занять пост, — это кандидат, потому что он в белоснежной тоге, чтобы все понимали: помыслы его чисты. Хотя на самом деле — какая там чистота помыслов, учитывая нравы Рима… Но это лишь на взгляд современного человека, а им оно было вполне нормально. За одеждой по сей день можно вполне удачно спрятаться: внешняя атрибутика отсекает тебя от мира, никто не думает, что ты за человек, все видят лишь твой статус.

И не пользоваться этим глупо.

Вот в Китае, к примеру, желтое мог носить лишь император, а китайские императоры были теми еще сукиными детьми, но желтый цвет прятал их мерзкую сущность и придавал некий флер божественности даже тогда, когда эти гады ходили в сортир. Хотя с сортиром я, возможно, перегнула палку, но не думаю, что намного.

Лично мне желтый цвет вообще не идет, но я бы потроллила императоров.

А во Франции времен Короля-Солнце буржуа, даже самые богатые, могли носить лишь серые и черные цвета, и никаких кружев, кроме скромного воротника, и их кареты могли быть только черными. Думаю, это было им ужасно обидно — а делать нечего, одно дело аристократы, и совсем другое — простолюдины, даже если у них есть деньги. При этом аристократы часто были нищими, и украшенные кареты, богатые наряды и значительные цацки частенько были им не по карману, а носить все это им полагалось, и они из сил выбивались, влезали в долги, чтобы одеваться сообразно своему статусу. А у мещан частенько денежки водились, и они могли себе позволить и карету побогаче, и кружева какие угодно — а вот нельзя им было все это великолепие, каждый сверчок знай свой шесток! В общем, за века своего существования человечество набило руку в том, чтоб через шмотки унизить или возвысить, и пословица «встречают по одежке» не на ровном месте родилась.

И если вы думаете, что это в прошлом, то вы ошибаетесь.

Я тогда просто вышла из подъезда, одетая в нелепое платье, с рюкзаком, который засунула в мусорный пакет, и на меня никто не обратил внимания, потому что на мне, в принципе, не могло быть такого платья. Я и рассчитывала именно на такую реакцию, а потому спокойно пошла вдоль дома, свернула за угол — и была такова. Денег на новую съемную квартиру у меня не было, но я еще не поняла до конца, в какое дерьмо угодила.

Первую ночь я провела в парке на скамейке — у меня оказалось катастрофически мало денег, а карточка, наличка и цацки остались в доме Бурковского и матери, как и документы. Я не придумала, как их оттуда извлечь, не попадаясь на глаза никому из заинтересованных лиц. На мне были серьги, цепочка с подвеской и три кольца, но продавать их я не хотела: я собиралась как-то жить дальше, мне нужно было встречаться с клиентами, и украшения были неотъемлемой частью того, что называется общее впечатление. Слухи о моей ссоре с семьей уже поползли, но я должна была показать, что в порядке — а для этого мне нужны были мои украшения. Чтобы работать с теми людьми, которые меня нанимали, я должна была выглядеть как обычно.

А обычно я выглядела сногсшибательно.

Но когда утром меня разбудила дворничиха, которая решила, что я уснула на скамейке, напившись накануне в ночном клубе, я подумала, что мне срочно надо что-то предпринять — правда, я не знала, что именно. Мысль о том, что я должна вернуться в дом Бурковского и забрать свои документы и кое-какие вещи, обрела очертания, но план так и не появился. Я целый день бродила по городу, а вечером купила парочку коричневых пирожков и пришла на берег реки — мне надо было искупаться и постирать одежду. Вы знаете, сколько времени нужно, чтоб из нормального человека превратиться в воняющего бомжа? Летом достаточно суток. Мысль о том, что еще одна ночь в парке, и прохожие станут шарахаться от меня на улицах, была ужасна, но еще ужаснее было то, что у меня не было ни мыла, ни шампуня, а немногие оставшиеся деньги я решила оставить на пропитание.