Лариса Соболева - Желтые розы для актрисы

— Знаешь, Динара, независимых людей не бывает. Нашими поступками руководит зависимость, только она. Абсолютно свободных людей… нет, я таких не встречала. Даже самый богатый человек, который считает себя свободным, все равно зависит… от жены, детей, бизнеса, власти, денег. Он не может распоряжаться собой, хотя может думать иначе.

— Мрачноватый взгляд на жизнь.

— Реалистичный, — подобрала более точное слово Саша.

Динара закрепила шпильками парик, поглядывая все время на розы, будто цветы что-то напоминают ей, но что — она не могла вспомнить. Чуть позже, подвивая пряди горячей плойкой, задумчиво произнесла:

— Желтые цветы… Похоже, эти розы со смыслом.

— Со смыслом? — оживилась Саша.

Первая мысль: ну, какой может быть смысл в букете? Это выражение благодарности, восхищения, любви, в конце концов. Однако! Динара человек другой культуры, а Восток знает много тайн и умеет расшифровывать обычные вещи в руках людей, словно древние манускрипты. Тайны… мистика… все это так манит, так хочется узнать — что там, впереди, притом надеясь на самый лучший вариант из всех возможных направлений. Саша не исключение, на кофе гадала, карты Таро в руки брала, гороскопы иногда почитывала, дабы отодвинуть завесу времени грядущего, чтобы увидеть и обойти булыжники на жизненном пути.

— Это третий букет, — сказала. — Желтый цвет — цвет жизни, солнца, радости, праздника. А золото! Оно тоже желтое, значит, это цвет богатства.

Она полагала, что правильно поняла смысл.

— Думаешь? — задумчиво и серьезно произнесла Динара, в десятый раз покосившись на розы. — Но почему-то, когда говорят «желтая газета», у нас возникают негативные мысли. Тяжелобольной человек тоже желтого цвета, кстати, одно заболевание так и называется: желтуха, следовательно, это и символ нездоровья. А желтый дом? Ты же читала «Записки из желтого дома»? Там печаль, боль, одиночество, сумасшествие, тоска…

— Хочешь сказать, меня ждет какая-то гадость? — еще не верилось Саше.

И хохотнула, давая понять, что здесь некому грозить ей букетами, кроме актрис, конечно, но их бояться, по большому счету, глупо. Семь розочек — дорогая шуточка, не по карману провинциальным артисткам, которые не выбрасывают рваные колготки, а надевают их под брюки. Экономия, черт возьми! Но Динара даже не улыбнулась, а задала совершенно неожиданный вопрос:

— И прошлые два букета были перевязаны похоронной лентой?

— Что? — потерялась и одновременно насторожилась Саша.

— Сама посмотри: твои розы перевязаны черной лентой. Странно как-то… Ты не находишь?

А Саша не обратила внимания на цвета ленточек. Ни сейчас, ни два предыдущих раза. Она перевела взгляд на гримерный стол рядом, на нем и лежали желтые розы безупречной формы, изумительные и дорогие… Действительно: тонкая ленточка черного цвета с завитыми в спирали концами перетянула длинные стебли, завернутые в прозрачный целлофан. Лента похоронная, без сомнения. Случайно?

Как все творческие люди (или почти все), Саша страдала мнительностью, посему сразу выстроила в уме легион врагов, готовых в порошок ее стереть, а пока они присылают зловещие знаки, можно сказать, куражатся над ней. Было бы логичней не подпитывать свою мнительность, ведь, как показывает практика, ничего из того, что выстраивает болезненное воображение, не осуществляется. Но данный тактический ход вошел в привычку, чтобы просчитать удары и подготовиться к обороне.

Заметив, какое удручающее впечатление произвела похоронная лента на Сашу, Динара спохватилась. Держа за плечи приунывшую девушку, совсем непохожую сейчас на королеву, она наклонилась так, что ее лицо очутилось на одном уровне с лицом актрисы, и, глядя в зеркало на нее, заворковала с толикой незлой насмешки:

— Что это с вами, ваше величество? С чего это вы повесили свой носик? Вас напугала какая-то ленточка?

— Но это же намек…

— А может быть, — перебила Динара бодрым тоном, — ленточки других цветов закончились? Мы же глухая провинция, у нас до сих пор не редкость дефициты. И потом, Саша, пугаться стоило, если б роз было шесть. Шесть! Нечетное число несут на кладбище. И плюс к шести розам похоронная лента… в этом случае — да, это был бы плохой знак, в сущности, угроза. Но роз семь. Семерка в нумерологии означает одухотворенную материю. Бог создал землю и все живое на ней за семь дней, цветов радуги тоже семь, как и дней недели. Это число гармонии, Саша. Я поставлю твои розы в вазу, хорошо?

Саша согласно кивнула, а осадочек все равно остался — пуганая ворона куста боится, это, без сомнения, так. Честно говоря, она уже готова была отдать цветы Динаре, чтобы не видеть их больше, забыть о них и похоронной ленте, но тут раздался призыв по трансляции:

— Все участники спектакля «Виват, королева!» приглашаются в зрительный зал. Господа артисты, в вашем распоряжении одна минута, не опаздывайте. Предупреждаю: бумаги для докладных у меня на всех нарушителей хватит.

Докладные — это ой! Люся строчит их беспрерывно по каждому пустяку, будто задалась целью извести актерский состав. На самом деле она банально выслуживалась перед начальством, демонстрируя, как непогрешимо бдит дисциплину и справедливо стучит на проштрафившихся артистов. Разумеется, рассчитывать на обожание при таких редких способностях глупо. Но, как ни странно, подобные люди удивляются и страшно обижаются, когда понимают, что их не любят, мягко говоря.

Пришлось спешно одеваться в костюм при помощи Динары — костюмеры, молодые ленивые девчонки, как обычно зазевались или нарочно опаздывали, выражая тем самым солидарность с теми, кто жаждал играть Сашины роли.

В зрительном зале артисты, не имевшие привычки садиться поближе к режиссеру, вызвавшему участников спектакля ради замечаний, расселись по всему залу поодиночке и по двое. Чем меньше роль — тем дальше от режиссера предпочитали держаться артисты, таким образом выражая свое фе. Ну а те, кому повезло играть большую роль, предпочли первые ряды в партере, включая Сашу, которая тут же получила штрафные очки от помрежа Люси:

— Две минуты! Боярова, ты опоздала на две минуты!

К счастью, Геннадий Петрович (большой любитель дисциплины, только ему не удавалось ее наладить) не рассердился, он держал исписанные его рукой листы, уткнувшись в них близорукими глазами.

В своих бархатных юбках Саша еле втиснулась в стандартное кресло рядом с актером Октавием Михайловичем, он один из немногих принял ее, что называется, с распростертыми объятиями. Крепкий старик, его облагораживали седые усы чистого белого цвета, как и белые волосы, зачесанные назад, он располагал с первой минуты знакомства. Есть редкая порода людей, имеющих способность нравиться сразу и всем, этот старик именно такой. Даже голос Октавия Михайловича завораживал слух бархатистостью, легкими раскатами и проникающей в самое сердце искренностью. Между ними установились теплые отношения, не знавшая родного отца Саша полагала, что таким отец и должен быть — добрым, умным, заботливым и терпимым. Октавий Михайлович взял ее руку и приложился к пальцам девушки губами, хитро улыбаясь: