Юлия Алейникова - Медальон Великой княжны

— Ты, Кирюш, извини, если что не так будет. Я не мастер пыток, во второй раз такое доводится творить, так что… — примериваясь к клещам, бормотал он, и от этого бормотания у Кирилла все тело холодным потом покрылось.

— Говорят, лучше с ногтей и пальцев начинать, — неспешно рассуждал старик, и у Кирилла закралась в голову мысль, что тот шутит, разыгрывает его, берет на понт. Но он ошибался.

Сергей Александрович подошел к стулу, взял его указательный палец и сжал клещами.

— М-м!!! — Заливался едва слышным криком Кирилл.

— Что, больно? А я предупреждал. Отдай медальон. — И снова вцепился в палец. Кириллу показалось, что фаланга пальца вот-вот оторвется и упадет на пол. Но какое-то глупое, бессмысленное упрямство не давало ему прекратить это издевательство. — Давай, Кирилл, не упрямься, — приговаривал старик, выкручивая ему пальцы, дергая за ногти.

Эти издевательства были бессистемны, но от этого не менее болезненны. Кирилл старался не смотреть на свои руки, чтобы не упасть в обморок от ужаса. Он не считал себя крутым парнем, не служил в армии, никогда не подвергался операции страшнее, чем пломбировка зубов, и если бы мог, уже давно визжал бы, как девчонка. Но отдавать медальон по-прежнему не собирался.

— Ладно, парень, — зло бросил Сергей Александрович, — ты меня достал. Прощайся с пальцем или выкладывай, куда медальон дел.

Кирилл лишь завыл от ужаса, когда скорее почувствовал, чем услышал, как его палец со стуком упал на пол. Боль была такая, что у него потемнело в глазах и заложило уши, оттого он, наверное, и пропустил тот момент, когда в квартире появилась Настя.

— Ты что здесь делаешь? — Поспешил в прихожую Сергей Александрович, прикрывая за собой дверь в кухню. — Ты же должна в Рощино быть!

— Да, я знаю, но… Я не поехала. Развернулась с середины дороги, — торопливо объясняла Настя. — Знаешь, вдруг так страшно стало. Я не знаю почему, но внутри все переворачивалось, вот я и помчалось назад. Думала, с Кирюшкой что-то, и на звонки он не отвечает!

— Нормально все с твоим Кирюшкой. Вышел он ненадолго, — ворчливо проговорил Сергей Александрович, а проклятый телевизор заглушал стоны Кирилла. — Ты бы, Настя, лучше съездила. Ждет же человек, что ж я, зря договаривался?

— Да, да. Я съезжу, — соглашалась Настя, а Кирилл мысленно умолял ее остаться, проверить, где он, не уходить.

«Настя! — звал он из последних сил. — Если ты услышала меня в машине, на другом конце города, то не можешь не услышать сейчас! Настя, спаси!»

— Сейчас я поеду, — приговаривала Настя, заглядывая в комнату. — А что у тебя так телевизор орет? И где Кирилл? Я за него волнуюсь.

— Да что с ним случится? — Прикрывал вход на кухню старик. — За квасом пошел.

— Зачем? Не ходит он никогда за квасом. Дед, пусти меня! Пусти! Кирилл? — Теперь Настя не уйдет. Теперь не уйдет. Кирилл заплакал от счастья. — Уйди с дороги, дед! Что ты сделал? Что здесь происходит?

А в следующий миг в кухню вломилась Настя, взъерошенная, испуганная, но решительная.

— Господи! — Настя увидела палец Кирилла, зажала рот руками и с ненавистью и ужасом взглянула на клещи, которые дед все еще держал в руках.

Больше она ничего говорить не стала. Она бросилась к Кириллу.

— Не спеши, Настасья! — окрикнул ее грозно дед. — Оставь его!

— Ты совсем спятил? С ума сошел? Кирюшка, больно? Я сейчас, сейчас! — распутывая узлы, приговаривала Настя. — Сейчас водички дам и «Скорую» вызову!

— Не надо, внучка, — остановил ее дед.

— Ты что, совсем спятил? — оттолкнула его Настя. — Ему врач нужен немедленно! Нет, лучше я сама его отвезу, в травму! В платную. — Она заметалась по кухне, ища чистую салфетку.

Кирилл с трудом удерживался на стуле, голова кружилась, смесь ужаса и отвращения душила его, почти лишая сознания. Его чувствительный организм едва справлялся с полученным стрессом.

— Не надо, Настюша. Не суетись, — снова закрыл дверь на кухню дед. — Пусть сперва медальон наш фамильный отдаст. А уж потом решим, что с ним делать.

— Что — медальон? Какой медальон? При чем здесь медальон! — нервно выкрикивала Настя, хлопая дверцами шкафов. — Вот полотенце, кажется, чистое. Господи, мамочки, — стонала она, заворачивая в полотенце палец. — Кирюш, ты не бойся, говорят, его пришить обратно можно, я сейчас. Я тебя в больницу! Тут платная клиника рядом. Я тебя туда!

— Прекрати, тебе говорят! — рявкнул, не выдержав, дед. — Никуда он не поедет! Сядь, дура! — И что-то такое прозвучало в его голосе, что Настя остановилась, с испугом глядя на деда. — Вот и хорошо. Молодец. Сядь, — велел он, переводя дух. — Ты никуда не поедешь. И он тоже. Пока не отдаст медальон.

— Дедушка, дедуля, ты, ты с ума сошел? Это Кирилл, понимаешь, он кровью истекает? — сказав это, Настя бросилась к холодильнику и, распахнув морозилку, с облегчением достала оттуда лоток со льдом. Часть насыпала в полотенце, где лежал палец, потом схватила еще одно полотенце и кое-как, насыпав в него льда, обмотала им руку Кирилла.

— Да сядь ты! — снова заорал дед. — Он никуда не поедет! Ты не поможешь ему, пока он не отдаст медальон!

— Какой медальон? Зачем он тебе? Господи, что здесь происходит? — Не зная, что ей делать, взвыла Настя, видя, что мертвенно бледный Кирилл все больше сползает со стула.

— Этот твой паршивец семейную нашу ценность украл и возвращать не хочет, ну да я его, сволочь, заставлю. Отойди, Настасья. Не мешай, — не замечая ужаса, отразившегося на кукольном Настином личике, велел Сергей Александрович.

— Дедушка, Кирилл не чужой, он ничего не крал, мы скоро поженимся. И будем одной семьей! Ты слышишь? Одной семьей! — Говоря это, Настя неосознанно прикрыла собой Кирилла, встав между ним и дедом.

— Никогда эта сволочь в нашу семью не войдет! Другого найдешь, а у него надо медальон отобрать! Обыщи его, может, в кармане спрятал! Да шевелись ты, пока не пришел никто! — И тут Настя увидела, что в руке у деда уже не клещи, а тонкое, длинное, похожее на стилет или шило лезвие.

— Нет, дед, нет. Пожалуйста! Пожалуйста! Подумай, что с тобой будет! — глядя в остекленевшие чужие глаза деда, умоляла Настя. — Я люблю его, не смей его трогать!

Настя привыкла считать деда старым и безобидным, но сейчас она вдруг заметила, что под его дряблой морщинистой кожей напряглись похожие на крученые веревки мускулы, и вспомнила вдруг, что своими большими, похожими на лопаты ладонями он запросто мог открыть закатанные консервы. Без помощи ножа, просто пальцами! И ей стало до ужаса страшно. Она вдруг подумала, что, скорее всего, не справится с ним, и в довершение всего в ее голове всплыло воспоминание о том, как когда-то давно на даче дед помог соседке заколоть свинью. Быстрым, точным, коротким движением он прикончил огромную толстую свинью, и соседка потом всем рассказывала, как ловко это у него вышло. Заглянув в глаза деда, она вдруг сама почувствовала себя свиньей, обреченной на закланье.