Нова Сума - 17 потерянных

Наконец я обрела голос:

– Вот она.

– Эта девушка тебе приснилась? – спросила мама, словно хотела все предельно уточнить.

Можно ли назвать сном видение, которое посещает тебя наяву, когда ты находишься в полном сознании, хотелось спросить ее. Потому что если это так, значит, Эбби мне снилась. Постоянно. И другие девушки тоже; и сны о них были беспрерывными. Сны во сне, сны наяву. Это может оказаться сном, поняла я, когда мы сидели на кухне перед маминым ноутбуком – кошка вошла туда вслед за нами, задрав хвост, и по-прежнему не спускала с меня взгляда. Сном могла быть эта ночь, эта комната, этот разговор, а реальностью – полуразрушенный дом на улице с потрескавшимся асфальтом, укрытый темным дымом, в котором располагались девушки. Реальностью могло оказаться и то, что я заточена в этом заброшенном месте вместе с ними, и небо над нами не настоящее, и никакие дороги не ведут к нам: дальше тротуара нет и дом вот-вот сгорит, а мы все в нем. Возможно, я уже исчезла.

– А что еще? – спросила мама – Эта девушка… разговаривала с тобой? В твоих… снах?

Она говорила так – несколько покровительственно, добавляя невидимые кавычки к сказанному – будто следовала рекомендациям какого-то из своих учебников. Так доктор должен разговаривать с психически больным человеком. «Пусть пациентка считает, что вы верите ей. Не подтверждайте ее иллюзий, но и не допускайте, чтобы она почувствовала, будто ее в чем-то обвиняют». Она обращалась со мной как с сумасшедшей.

Я посмотрела ей в глаза и ответила:

– Да.

А затем отвела глаза и взглянула в окошко над раковиной, выходящее на большой старый дом Берков по соседству. Из окошка была видна часть дома рядом с прачечной, где много лет тому назад вспыхнул огонь. Я знала, что на улице снег и температура воздуха почти нулевая, но на стекле не было морозных узоров, как на остальных окнах в кухне.

Окно было затуманено в центре – запотевшее пятно имело теплую, округлую форму, похожую на рот. Словно кто-то прижал свои покрытые блеском губы к стеклу. И дышал.

Мама достала мобильник и набрала номер полицейского отделения в Пайнклиффе – тот, что был указан в объявлении о пропаже Эбби. Она звонила туда по моей просьбе, как и обещала. Мама верила мне настолько, чтобы сделать это.

Ей кто-то ответил, и она сказала, что хочет узнать как можно больше о пропавших в этом районе людях. В том числе и о несовершеннолетней девушке по имении Эбби Синклер. Она хочет знать, ведется ли по ее делу активное расследование, поскольку у нее имеется информация, свидетельствующая о том, что девушка вовсе не сбежала, как это подозревают. Задав еще несколько вопросов, она через несколько мгновений выяснила, что ей следует перезвонить утром, когда на дежурство заступит другая смена, и поинтересовалась, может ли она оставить сообщение конкретному полицейскому, находящемуся в курсе дела. Его зовут Хини, добавила она.

Повисла пауза.

– Да, – подтвердила она. – Хини. Х-И-Н-И. А может, Х-И-Н-Н-И? У вас не такое уж большое отделение, и вы должны знать, кого я имею в виду.

Затем она замолчала. Кто-то что-то говорил на другом конце линии, а я была недостаточно близко к телефону, чтобы расслышать, что именно.

– Что происходит? – спросила я. Мама махнула рукой, давая знать, чтобы я немного подождала.

– Нет, – сказала она в телефон. – Нет, боюсь, что нет.

– Ты не можешь оставить ему сообщение? – поинтересовалась я. Она не ответила.

– Понимаю, – наконец сказала она. – Хорошо. О’кей. Да, спасибо. – Она назвала свое имя и оставила номер телефона. Теперь она тоже участвует в этом.

Закончив разговор, она долгое время старалась не встречаться со мной взглядом.

Она говорила по телефону так, будто до конца поверила в правдивость моих слов и готова драться за меня, если это понадобится. Но теперь она была полна сомнений. Они витали вокруг нее, отбрасывая зловещие тени, казавшиеся более темными, чем птицы на ее шее.

– Ты все еще пьяная? – спросила она.

– Совсем немного, – ответила я. – Я понимаю, где нахожусь. Понимаю, что происходит. Знаю, с кем была. Что тебе сказали?

– Не говоря о сегодняшней ночи, – ответила она, – о том, что ты пила… Как ты чувствуешь себя в последнее время, Лорен?

– Прекрасно, – ответила я с возрастающим недоумением.

– Ты уверена?

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто чтобы удостовериться, – ответила мама. – Ладно, я скажу тебе о том, что услышала. Они дают ход делу.

Я вздохнула с облегчением.

– Но не потому, что я им позвонила, – быстро добавила она. – Не из-за нас. Оказалось, дело открыто заново. Это сделали сегодня утром. Потому что позвонил ее официальный опекун. Дедушка. Как я поняла, его звонок оказался для них громом среди ясного неба. Дедушка сказал, что у семьи есть основания считать, что их внучка никуда не сбегала, и они хотят, чтобы ее дело перевели в другую категорию.

Внутри стало тепло, и не из-за согревающей подвески, а потому что дедушка Эбби услышал меня. Он сделал то, о чем я его попросила. И теперь ее начнут искать. Они настояли на своем.

– Но, – продолжила мама и запнулась, будто не знала, как закончить фразу.

– Но?

– Но в отделении полиции Пайнклиффа нет полицейского по фамилии Хини, Лорен. Я не знаю, кого ты повстречала тем вечером. Там не работает человек с таким или похожим именем. Ты уверена, что он был оттуда?

– Да, – ответила я.

– Уверена, что правильно расслышала его имя?

Я кивнула:

– Он так сказал. Сказал, что его фамилия Хини и что он из полицейского отделения Пайнклиффа. Насколько я помню. То есть у меня нет сомнений по этому поводу. Он собирался задержать нас за вторжение на чужую территорию.

Мама пожала плечами. А затем сказала то, что действительно думала:

– Ты уверена, что говорила с кем-то той ночью? Уверена, что ничего… не путаешь? – И они появились снова. Тени на ее лице, свидетельствующие о том, что она не доверяет мне. Теперь она считала, что мои разговоры с официальными лицами были плодом воображения, и хотя я осознала это, но все равно лгу для того, чтобы сделать свою историю более убедительной.

– Со мной был Джеми. Он тоже видел этого человека. Говорил с ним. С полицейским Хини. Тот был в форме. Он… Скорее всего, это так. Было темно.

– Все в порядке, – сказала мама. – Это не имеет никакого значения. Они начали расследование заново, и если она где-то поблизости и нуждается в помощи, они ее найдут, о'кей?

У меня не было чувства, что все о'кей.

Все было далеко не о'кей.

Да, я хотела, чтобы Эбби искали, но дело было не только в этом. А в том, что теперь я не знала, могу ли доверять собственной матери.

И тут я увидела у нее на груди это. Красноту. Яркую, как от ожога. Смахивающую на язык пламени.