Марина Серова - Проклятие желтых цветов

— Нет, я сейчас совершенно не готова позировать.

— А позировать и не надо, — заметила журналистка. — Слава очень хороший фотограф. В процессе нашего интервью он сделает несколько случайных кадров, мы с вами выберем лучший… Слава, ты готов?

— Еще пару секунд, — ответил тот и оглянулся на окно. — Вы позволите открыть жалюзи?

Антон услужливо направился к окну.

— К сожалению, это невозможно, — произнесла я, спешно подыскивая причину, чтобы его остановить. В кабинете было достаточно светло для интервью, а поднимать жалюзи — означало открывать обзор с крыши соседнего дома. — Механизм сломался. Мы как раз ждем мастера.

— Точно, я как-то забыл об этом, — вполне натурально подыграл мне Родионов. — Вот что, если вам так уж нужна фотография, то почему бы вам не снять работы?

Слава взглянул на Гордиенко, и та согласно кивнула.

— Дружище, пойдем в выставочный зал, — обратился к фотографу Антон, — я предоставлю там тебе широкое поле деятельности.

Слава подхватил свою треногу и направился за Родионовым. Мы остались в кабинете втроем. Я пересела в дальний угол и постаралась быть незаметной. Лилия расположилась напротив Светланы, достала диктофон, положила его на стол, включила и задала первый вопрос:

— Скажите, Светлана Игоревна, в каком возрасте вы создали свою первую скульптуру?

— Трудно сказать, — Родионова на миг задумалась. — Сколько я себя помню, я все время что-то лепила — из пластилина, глины, даже из песка. Мама говорила, что ее отец, мой дедушка, делал небольшие фигурки из гипса и продавал их на рынке. Вероятно, мне передался его дар.

— Светлана Игоревна, а вы ведь родом не из Тарасова?

— Откуда вам это известно? — удивилась Родионова.

— Да я уже и не помню, — журналистка не стала раскрывать свой источник информации. — Так где вы родились?

— Уж не знаю, насколько это будет интересно читателям, — Светлана скупо улыбнулась. — Я родилась в Тамбовской области, в небольшом, но очень красивом городке. Неподалеку от нашей школы был глиняный карьер, вот там мы набирали глину и лепили на уроках труда различные фигурки. Я частенько не успевала закончить свою работу за урок, потому что старалась вылепить детали. Мои одноклассники выбрасывали свои поделки — урок закончен, оценка получена и ладно. А я брала свои фигурки домой, доделывала их, разукрашивала.

— У вас сохранились те детские работы?

— К сожалению, нет. В старших классах я потеряла интерес к этому виду творчества. Я решила стать юристом, поэтому мне было не до лепки.

— Так вы юрист по профессии?

— Да, я училась этой специальности, но поняла, что юриспруденция — это не мое, и вернулась к своему хобби.

— А художественное образование у вас есть?

— Да, именно в стенах художественного училища я полюбила камень, особенно мрамор. Сначала он мне не давался, но это только подзадоривало меня. Преподаватель ругал меня за излишнюю детализацию, но я по-прежнему старалась воспроизвести каждую деталь, каждую черточку лица. В конце концов, он понял, что это мой почерк.

— Так где именно вы учились? — уточнила Гордиенко.

— Лилия, вы что, хотите написать мою биографию для Википедии?

— Нет, что вы! Давайте вернемся в настоящее. Недавно Центр изящных искусств, который вы, Светлана Игоревна, возглавляете, отметил пятилетний юбилей. Скажите, это коммерческий проект или все-таки творческий? — в свою очередь, поддела журналистка Родионову.

— Я бы сказала, что для меня приоритетным является передача своего опыта детям. В Тарасове есть другие школы и творческие мастерские, где развивают таланты в области скульптуры, но туда берут исключительно одаренных детей. Там есть какие-то вступительные экзамены, у меня их нет. Я беру всех без исключения и предоставляю им возможность самовыражения. Часто детей приводят их родители, бабушки-дедушки, поэтому иногда ребятишки не понимают, куда попали, зачем они здесь. А потом смотрят на других, на то, как кусок глины или неотесанный камень превращается в их руках в узнаваемую фигуру, и тоже начинают творить. Когда они выбирают материал, который им по душе, я начинаю подсказывать, что и как надо с ним делать. Это такое счастье, когда мне удается разбудить в ребенке творческое начало! Впрочем, я тоже учусь вместе с ними видеть и воплощать еще никем не выявленное…

— Светлана Игоревна, но ведь занятия платные, не так ли? — Журналистка без всякого стеснения «заземлила» одухотворенный рассказ Родионовой о ее воспитанниках.

— Первые два-три занятия совершенно бесплатны, этого времени обычно хватает, чтобы ребенок мог понять, есть ли у него желание заниматься ваянием. В дальнейшем за уроки придется платить. От арендной платы нас никто не освобождал. Но мы предоставляем материал.

— Ходят слухи, что вы продаете работы своих учеников и не делитесь с ними выручкой. В этом есть хоть доля правды?

— Что за чушь? Работы моих учеников, разумеется, по их желанию, периодически выставляются на аукционы, сбор средств от которых идет на благотворительность. Последний раз деньги, вырученные от их продажи, были направлены в приют для бездомных животных. По-моему, в «Тарасовском вестнике» как раз была статья об этом, — Родионова очень достойно вышла из этой щекотливой ситуации.

Но Лилия не унималась:

— У вас есть и взрослые ученики. Так ведь?

— Есть, сюда может прийти любой желающий овладеть искусством создания скульптуры, возраст не имеет значения.

— А как вы отнеслись бы к ситуации, если бы ученик превзошел учителя, то есть вас, Светлана Игоревна?

— Я была бы счастлива.

— Что ж, тогда спешу вас поздравить — у вас есть повод порадоваться за одного из ваших учеников. Вы догадываетесь, о ком речь?

— Вероятно, о Кирилле Ключевском. Я читала, что его статуэтка прошла жесткий конкурсный отбор и была выбрана в качестве приза одного престижного телевизионного конкурса.

— Но Кирилл лично вам об этом не сообщал? — В словах Гордиенко отчетливо слышалось желание поддеть.

— Пока нет.

— А вы сами в конкурсах принимаете участие?

— Нет.

— А почему? Боитесь проиграть или призы не слишком интересны для вас? — Журналистка так и пыталась вывести Родионову из состояния равновесия.

— Конкурсы — это прерогатива молодых.

— То есть вы себя молодой уже не считаете? Сколько вам лет, если не секрет? — совершенно распоясалась Гордиенко.

— Лиля, вы планируете написать в статье, какого я года рождения?

— Не так буквально, — стала юлить журналистка. — Думаю, нашим читателям было бы интересно знать, каково ваше внутреннее ощущение возраста.

— Если я скажу, что ощущаю себя двадцатилетней девчонкой, это прозвучит красиво, шестидесятилетней умудренной опытом женщиной — сенсационно. Но я скажу правду, я ощущаю себя в своем реальном возрасте. Я мать четырнадцатилетнего подростка, я состоялась в своей профессии, у меня даже интервью берут.