Николас Фрилинг - Вальпараисо

Раймонда мучило искушение навести бинокль на балкончик над деревьями спускавшегося к воде сада. Натали, должно быть, примет душ и переоденется, а потом как ни в чем не бывало сойдет вниз выпить аперитив. Морской прогулки, купания и любовных игр на воде вполне достаточно, чтобы разыгрался аппетит.

В самом начале, когда Раймонд появился на Поркероле, он часто ходил ловить рыбу с Кристофом. Последний не слишком серьезно относился к лову, но Раймонд почерпнул от него массу полезных сведений. Не только о погоде, рыбе, почве, местных трудностях и особенностях, но и о самой стране, побережье, острове. А еще были дивные истории Кристофа, пересыпанные забавными оборотами и солеными шутками на изумительно живописном французском. Для Раймонда они придавали Поркеролю третье измерение — фантастическое, превращая его в сказочный мир. Для северянина остров становился миром, где удивительное уже случалось раньше и будет твориться впредь. Возможно, даже с ним. Почти как Натали, Раймонд не мог избавиться от ощущения нереальности всего, что происходит на этом острове. В любой момент он мог очутиться в сказке. Ей-богу, это Кристоф виноват, что Раймонд влюбился в Натали.

— Был у меня один знакомец, — начал как-то Кристоф, удобно примостившийся на люке моторного отделения неопрятного рыболовного катера, — который, как и ты, выходил со мной в море забросить сеть. Так вот, этот малый интересовался историей — собственно, для него все превращалось в историю. Он показывал на форты вдоль побережья и рассказывал мне про них. «Гляди, Кристоф: вот этот — времен Вобана, а тот — Крымской войны. Там, где теперь маяк, был форт, возведенный императором. А тот… ну да, сарацинский дворец. Представляешь, Кристоф, сарацинский дворец!»

— Каких сарацин? Алжирцев? Пиратов?

Раймонд управлял штурвалом, бесцеремонно задрав ногу повыше. «Драм-там-там», — тарахтел дряхлый, ржавый бензиновый мотор. Они подплыли к скалам мыса Кап-де-Мед. Кристоф бросил за борт пробковый поплавок с воткнутой сверху растрепанной пальмовой ветвью в качестве ориентира и по длинной зигзагообразной кривой стал травить сеть.

— Почем я знаю, откуда они пришли? Сарацины сотни лет назад заполонили Прованс. Построили дворцы в Море, в Эстреле — в общем, грабили весь этот край. Oh canaille de sort [13] Треклятая судьба ( фр. ). , да тут здоровенная дырища.

Вилла на мысе, вне всякого сомнения, была построена на развалинах какого-то форта или крепости. Сад террасами спускался среди древних крепостных бастионов, поросших мхом и миртами, а внутри стоял дом.

Вероятно, он появился тут в наполеоновские времена — не тут ли, в Птит-Пасс, фрегат «Амелия» месяцами скрывался «от ока лорда Нельсона»? — но для Раймонда это был сарацинский дворец, увековеченный в рассказе Кристофа.

— Там когда-то жил майор. Вот это был мужчина! Здоровенный, как три гренадера и квартирмейстер. Рост два метра, вес — сто пятнадцать кило. Я тогда был босоногим мальчишкой, лет эдак восьми. И как-то раз майор велел мне прийти к нему в дом. Я должен был поворачивать ручку граммофона — знаешь, такой древний ящик с большой изогнутой трубой. «Ты стой здесь, — говорит он, — и заводи граммофон, потом получишь денег, большой кусок пирога и стакан портвейна. Но только оставайся за занавеской и носа не высовывай».

Наступила драматическая пауза из тех, что так удавались Кристофу.

— А ты выглянул?

— Еще бы нет!

— Ну и?..

— Он танцевал. Сам с собой, на террасе, при свете луны, под граммофонную музыку. Абсолютно голый, с большим бокалом шампанского в руке. Дивное это было зрелище, доложу я тебе, великолепное зрелище! Да, он был мужик что надо, этот майор. — Кристоф издал утробный ласковый смешок. — Как он умел пить — о… как он умел пить!

Эта уродливая вилла среди заросших зеленью странных террас с тех пор стала для Раймонда прямо-таки заколдованным местом: сарацинским дворцом, где гигантская пьяная тень торжественно и одиноко вальсирует при луне под ржавый граммофон, а острые глазки маленького француза следят за ней из-за пыльной шторы.

Наутро над Птит-Пасс по-прежнему дул мистраль, слабый, но весьма настойчивый. Раймонд пораньше отплыл в шлюпке, вытаскивать свою сеть, но там не было ничего такого, что стоило бы оставить. Он оставил шлюпку на крохотном пляже в устье бухты, под скалами. Никто не увидит ее здесь. Раймонд стал подниматься по истертым ступенькам из крошащегося выветренного камня к крепостным валам, вспугнув трех черных дроздов и ужа. Ни один человек не пойдет в эту сторону. Кристоф, присматривавший за виллой, как-то раз обмолвился, что уж где-где, а тут спокойствие гарантировано. Среди миртовых кустов порхала зеленовато-желтая бабочка, с крыльями, окрашенными снизу в два разных оттенка мягкого и нежного цвета листвы. В запущенном саду росли агавы, алоэ и что-то вроде дикого розового алтея. Кое-где попадались уголки в английском стиле: полуразрушенные открытые беседки, оплетенные вьющимися розами.

Раймонд прихватил с яхты старый коврик и линялые, покрытые пятнами морской воды, подушки, собираясь положить на поросшие травой камни там, где солнце освещало этот оазис тишины. Стрекозы проносились над смешанным провансальским мелколесьем за пределами сада, и зеленые ящерки сидели под кустами, наслаждаясь проникавшими туда лучиками.

Натали, в хлопковом пляжном платье, сидела на другой оконечности скалистого мыса, глядя на море, где крейсер и три эсминца сопровождения из Тулона отрабатывали не то разминирование, не то еще какой-то бессмысленный флотский маневр. Она надела большую соломенную шляпу, но большие парижские солнцезащитные очки оставила в номере.

Они провели там поистине золотой день. Плавали около мыса, правда осторожно (из-за подводных камней), пили белое вино, для охлаждения закопанное в песок у кромки воды, а подкрепившись, заснули, устроив сиесту в зыбкой крапчатой тени разлапистого фигового дерева. Раймонд совершенно забыл про Вальпараисо, корсиканца и заплату на корпусе «Оливии». Пилот самолета армейского реактивного тренажера, на малой высоте преодолевавшего последний этап пути к йерскому аэропорту, заметил парочку и при виде обнаженной Натали, лежавшей ничком со шляпой на шее, сделал круг, вернулся и приветственно помахал крыльями, но она не проснулась. После сиесты они занимались любовью и ели шоколад. Листва вокруг легонько шелестела, но ни майор, ни сарацины не потревожили их уединения.

Около шести часов вечера, когда Натали лежала в шезлонге среди кустиков гостиничного сада у самой воды, утопая в косых лучах заката, какая-то легкая тень омрачала ее покой. Мистраль совсем утих, и гладкий золотой ковер простерся через Птит-Пасс к расположенному на западе Жьену. «Ястреб» с вечерней почтой, грузом и горсткой экскурсантов исчез из виду, но слабый рокот его двигателей, лениво перемалывающих воду, до сих пор отдавался в ушах. Когда он наконец смолк, Натали задумалась, вышел ли корабль за пределы слышимости или уже Стоит на приколе в Жьене. Последние капли дневного тепла просачивались под кожу, даря наслаждение. Натали провела день в праздности, по-детски беззаботно отдаваясь веселью, а сейчас на ней была чистая одежда. «Так ребенок, — подумала она, — приходит домой из гостей чумазый и счастливый. Ему умывают личико, и мама велит поиграть часок на улице перед ужином. Вот и со мной так». У Натали были все основания чувствовать себя довольной и умиротворенной, но ничего подобного она не испытывала, как, впрочем, и раскаяния. Она была безжалостна со своими любовниками. Не щадила, не медлила с расставанием. Нет, Натали щедро отдавала все до капли, а потом рубила сплеча.