Александр Устинов - NEXT. Следующий. Книга 1. Отец — это звучит гордо

Розгин болезненно поморщился, уверенно отстранил тетушку и принял на скамейке сидячее положение. Темные круги пошли перед глазами, а точка опоры стремительно уходила из-под ног. Никогда еще парень не чувствовал себя таким разбитым. Даже в то памятное утро, когда он и в самом деле впервые попробовал алкоголь. Вернее, его действие после непродолжительного сна.

— Теть, не ори, — жалостливо попросил он. — Без тебя башка — вдребезги.

— С чего вдруг?! — ехидно усмехнулась Клавдия и, понизив, наконец, звонкие тембры своего голоса, быстро зашептала: — Давай домой быстро!!! Народ из окон смотрит! Цирк!..

— Да погоди. — Федечка чувствовал, что не в силах подняться на ноги, не потеряв при этом равновесия. Он слабо ощущал собственные конечности.

— Чего годить? — по новой завелась строгая тетушка. — Нагодился уже. Валяешься, как бомж обоссанный!

Парнишка робко опустил испуганный взгляд. Для пущей уверенности он даже ощупал себя рукой.

— Не, я сухой, — озадаченно произнес он, вновь поднимая голову на Клавдию. Лицо озарилось счастливой улыбкой. — Меня в институт все-таки приняли… — В глазах юноши заметалось сомнение. — Или нет? Приснилось?.. Не, не приснилось.

Лицо тетушки закаменело. Она присела рядом с племянником на скамейку и заглянула ему в лицо.

— Так приняли или нет?

— Погоди… — Федечка вновь потер виски, напомнившие о плачевном положении очередным приступом тупой боли. Мысли путались у него в голове, не в силах образовать привычный стройный порядок… — Я Нату пытался соблазнить… — начал он воспоминания издалека. — Это было.

— Что было? — Клавдия испуганно сглотнула застрявший в горле ком.

— С Натой ничего пока не было. — Парень небрежно махнул рукой. — Потом, в самый ответственный момент, позвонили.

— Откуда?

— Из приемной комиссии. — Федор уверенно кивнул. — Вызвали. Сказали «ошибка вышла», и я — в списке. Точно помню… Потом к остановке троллейбусной двинул. Рядом — машина вроде… Мужик вылез, заговорил и… — Как он ни старался напрягать мозги, ничего более вспомнить не смог. — Дальше ничего. Как отрезало.

Клавдия распрямила спину, и зрачки ее сузились. Неожиданная догадка посетила ее сознание. Иного объяснения тому, что только что сумбурно и сбивчиво поведал ее племянник, она просто не находила. Тетушкина мозолистая ладонь осторожно накрыла тонкие пальцы юноши. Вроде как подбодрила.

— Машина? — переспросила она с неподдельным интересом. — Какая машина?

Федечка тяжело вздохнул. Мозг понемногу начинал проясняться, и чувство реальности благодатно врывалось в его сознание. События сегодняшнего вечера приобретали заметные очертания.

— Джип, кажется. — Голос юноши уже не был таким глухим и безликим, как несколько минут назад. — Крутая машина… Какая разница? — Он с любопытством уставился на тетку.

— Черный джип? — на всякий случай уточнила Клавдия, игнорируя последний вопрос племянника. Спрашивала исключительно для проформы. Ответ и так был очевиден.

— Джипы почти все черные, теть, — со знанием дела изрек подросток.

— Не скажи, — Губы женщины разъехались в загадочной улыбке. Мыслями она уже витала где-то далеко, но ладонь по-прежнему лежала на продолговатых пальцах племянника. — Черное черному рознь.

— Так не бывает.

— Но так получилось, — машинально вымолвила Клавдия.

— Что получилось? — От ее туманных изречений Федечка вновь почувствовал себя в каком-то нереальном измерении. Он явственно осознал в эту секунду, что один из двоих людей, сидящих сейчас на скамейке в сломанной беседке посреди двора, сумасшедший. Но кто именно? Очень хотелось надеяться, что это был не он.

— Пока не знаю, — задумчиво ответила Клавдия, чем еще больше насторожила Федора, обеспокоившегося тетушкиным самочувствием.

Он энергично защелкал пальцами перед ее лицом, пытаясь возвратить женщину из мира грез на грешную землю.

— Эй, очнись! — громко произнес юноша. — Ты, случайно, анашу не курила, теть Клав?

Но этот его вопрос остался без ответа. Розгина его просто не слышала.

Лавр внимательным взглядом из-под хмурых бровей изучал внешность сидящего перед ним за круглым столиком под белой скатертью молодого человека с обаятельной улыбкой, благодаря которой все окружающие могли по достоинству оценить его белоснежные ровные зубы. У этого типа были также изумительные миндалевидные глаза, по своему цвету напоминающие морскую волну, заостренный подбородок и прямой ровный нос. Над верхней губой красовалась щеголеватая полосочка тоненьких реденьких усиков, и по всему было видно, что парень привык за ними ежедневно ухаживать. «Понтярщик», как совершенно точно и метко выразился Ессентуки. Но с другой стороны, Федор Павлович прекрасно знал, что именно такой тип современного мужчины, к тому же имеющего за спиной увесистые капиталы, добытые, правда, не совсем законным путем, больше всего прельщает особ противоположного пола. Наверняка Дюбель, а именно он и был тем человеком, с которым Лавр ужинал сегодня в подвальном ресторанчике на окраине столицы, в невестах и поклонницах как в сору рылся. Впрочем, насколько было известно Лаврикову, молодой криминальный авторитет и не скрывал своих многочисленных побед на амурной почве. Напротив, при случае он всегда старался поведать о них обществу, что, по мнению самого Дюбеля, прибавляло ему веса. Репутация — основа всех великих побед.

Кроме них двоих, в этот час в «Игуане» не было ни единого посетителя. Руководство ресторана предусмотрительно подсуетилось по этому вопросу, прекрасно отдавая себе отчет в том, какие гости пожалуют сегодня в их заведение. Свет в помещении тоже включать не стали, в полусумрачном подвале горели всего две свечи, занимавшие центральное место на столике двух переговаривающихся сторон. Огромные длинные тени Лавра и Дюбеля тянулись по всему периметру ресторана, создавая своим видом зловещее зрелище. Колеблющееся от легкого сквозняка пламя отражалось в зрачках собеседников.

— Никак не научусь, чтоб вилка в левой руке, — с добродушной улыбкой на лице произнес Лавриков, стараясь выглядеть как можно беспечнее при общении с непростым человеком. — Удобней в правой. Тогда левой хлебушком помочь можно.

Перед ним красовалась глубокая тарелка с капустными листьями, а второе блюдо составляла морковь, приправленная сметаной. Перед оппонентом же, напротив, возвышалась целая груда острых мясных блюд, и Дюбель поедал их с неимоверным блаженством, нисколько не заботясь о пагубных последствиях для пищеварительного тракта. Наоборот, он с насмешкой и некоторой долей превосходства взирал на именитого вора в законе, который, как он знал, страдает язвой.