Олег Лукошин - Бандитские повести [СИ]

— Нет такого права, — вздохнув, согласился я.

— Правильно, нет! Это моя дорога. Она меня выбрала, мне по ней идти! Думаешь, в ней счастье какое-то есть? Нету! Только горечь и боль за то, что пришлось пойти на воровство. И ещё неизвестно, скрасишь ли деньгами, которых на самом деле там совсем немного, эту горечь? Избавишься ли от боли?

— Да уж, — кивал я. — Да уж…

— Ну что, Леонид, — смотрела на меня Марина. — Ты отдашь мне деньги?

Я испуганно стрельнул в неё глазами.

— Какие деньги? — бормотнул.

— Ну это же ты перепрятал их из тайника вашего бригадира! Где ты их оставил? Ведь не мог же далеко. Прямо там, на поляне, рядом с коттеджем? А где именно?

— Марина, — смотрел я на неё, — я не брал эти деньги. Я понятия не имею, что с ними произошло.

Она тоже смотрела на меня. Долго. Пристально. Потом рассмеялась.

— Ну конечно, конечно! — гладила она меня по плечу. — Я думаю, раз я такая хитрожопая, то все вокруг непременно должны лохами оказаться. Куда им до меня, и всё такое. А мир же сложнее, мир гораздо сложнее. И люди в нём несоизмеримо сложные. Знаешь, ты с каждой секундой растёшь в моих глазах. Я понимаю сейчас, что ты очень глубок и неоднозначен. Так интересно, познавательно чувствовать это! Да, да, правильно, у тебя же своя дорога. Своя. Она выбрала тебя и ты понимаешь, что этот выбор односторонний, что он однозначный, что по дороге надо идти до конца. Ну хорошо, а если я предложу тебе взять меня в жёны.

— Ты серьёзно? — выпучил я глаза.

— Совершенно серьёзно. Ты мне очень нравишься. Я понимаю сейчас, что ты больше всех остальных подходишь мне. Я говорю сейчас абсолютно искренне.

— Марина, я не знаю, где твои деньги. Может быть, их перепрятал Сергеич, может быть — Витёк, хоть и ломал потом комедию. А скорее всего бугра увидел кто-то из местных жителей, какие-нибудь деревенские пацаны. Тебе надо поискать по деревням, поспрашивать людей. Такая куча денег не может просто так раствориться.

— Да я не о деньгах сейчас, глупенький! — прервала она меня. — Я о замужестве. Возьмёшь меня? Вот без денег безо всяких, вообще без ничего — голую, босую — возьмёшь?

— Возьму, — выдохнул я, — но…

— Никаких «но», никаких «но», — приложила она к моим губам ладошку. — Все «но» — они от лукавого, они доносятся с других дорог, не с нашей. Значит, возьмёшь! — лучезарно улыбаясь, смотрела она на меня во все глаза. — Значит, возьмёшь! Господи, я такая счастливая!

Она припала ко мне и впилась в рот губами. Такие сочные, пухленькие были они. Такие ласковые.

Такими они остаются и сейчас…

Мы целовались, потом она стала раздевать меня и разделась сама. Ласкала мой член, водила по нему языком, дышала на него нежно и трепетно. Потом встала на четвереньки, и я любил её сзади. Мою дорогую. Мою единственную.

— Ты главное помни, — вырывалось у неё изо рта вместе со стонами — что дорога, которая нас выбрала — она одна. Это важно. Вот потом ещё произойдёт что-то, и ещё, и разные мысли придут к тебе в голову, и разные чувства, но правильным будет только одно решение. Только один ход. Понимаешь? Не ошибись. Не позволь другим дорогам соблазнить тебя. Я твоя навеки. Верь мне.

Ещё какое-то время мы лежали на земле голые и ласкали друг друга.

— А где Владик? — решился я на вопрос.

— Где-то рыщет по лесу, — пожала она плечами. — Ищет вас, беглецов. Что ему ещё остаётся делать? Не уезжать же отсюда не солоно хлебавши. Правда, у него патроны закончились. Думает так вас взять, на понт.

— А Витёк? Он с ним?

— Витёк тоже убежал. Вместе с вами. Чем он руководствовался — понятия не имею. Деньги он явно не перепрятывал — он слишком прост для этого. Просто струсил, подумал, что прикончат и его.

— Ну, подруга, рассмешила! — донёсся до нас чей-то голос.

Мы дёрнулись, попытались подняться на ноги — из переплетения конечностей выбраться было непросто.

На пригорке, метрах в двадцати, на корточках сидел Витёк. Криво ухмылялся.

— Если бы я струсил, овца тупорылая, — продолжал он говорить, — я бы вернулся сюда снова, а? Да ещё вот с этим?

Он приподнял над головой ружьё, вроде как охотничье.

— Мило вы устроились, — продолжал он посмеиваться, наблюдая за тем, как мы одевались. — Мило. Вот ведь суки какие на белом свете водятся! Меня оттрахала, теперь — Лёнчика. Ни перед чем баба не остановится! Редкий экземпляр. Редчайший. Марин, таких, как ты, надо в музее держать и всем за деньги показывать. Потому что, гадом буду, нет тебе равных.

Мы наскоро оделись. Всё говорило о том, что хозяином ситуации является теперь Витёк.

— В общем так, Лень, — посмотрел он на меня внимательно. — Просёк я всю эту историю. Досконально просёк. Сергеич деньги перепрятал, только он. Больше некому. На-ка, держи на всякий пожарный, — достал он из-за пояса большой охотничий нож. — Какое-никакое, а всё же оружие. И пырнуть можно, и горло перерезать. Если эта сука задумает сбежать — режь её смело.

Я взял у него нож и стоял теперь с ним, как последний придурок, непонимающе вращая его в ладони.

Витёк извлёк из кармана обрубок бельевой верёвки.

— Обо всём позаботился, — улыбнулся он. — И о тебе тоже, госпожа удача. Подставляй ручонки!

Это было сказано Марине. Она вытягивать руки не торопилась. Витёк приблизился к ней и со всей дури залепил девушке пощёчину. Марина вскрикнула и инстинктивно подалась назад.

— Руки вперёд! — крикнул он.

Она протянула ему ладони. Зажав между коленей ружьё, в несколько нескладных движений Витёк обмотал их верёвкой.

Марина, пока он делал это, взглянула на меня. Взгляд её был выразительный, я понял, что она хотела сказать мне. «Не позволь другим дорогам соблазнить тебя», — говорили её глаза.

— Значит, так, — объявил Витёк. — План такой: идём сейчас в сторону поляны, встречаем там Владика и отправляем его на тот свет. Патронов, как я слышал, у него нет, так что замочить его — не проблема. Ну, а потом примемся за Сергеича. Он, видимо, уже смотался с бабками, но это ладно. Это ничего. Всё равно найдём, куда он от нас денется. В городе появится, в квартиру себе заглянет — там и встретим. А может и раньше посчастливится.

— Знаешь, — делился со мной Витёк воспоминаниями и ощущениями, — поначалу, когда произошло всё это — бугра убили, Сергеич завопил — меня страх охватил. Реальный, животный страх. Сам не помню, как с места сорвался. Бежал, бежал, часа два бежал не останавливаясь. До деревни добежать успел, только там передохнул. Отдышался и думаю: ну ты и ссыкло, Виктор Александрович. Редчайшее и бесподобнейшее ссыкло! Неужели злости у тебя нет? Неужели нет чувства собственного достоинства? Так есть же, — сам себе говорю, — есть! Но, видишь ли, говорить — это мало. Его ещё и чувствовать надо, ощущать каждым атомом. Прислушался я к себе — да вот же оно, вот! Чувство собственного достоинства. Огромная, беспредельная злость. И неужели я вот так просто, без борьбы, сдамся на милость обстоятельствам? Нет, решил, рано меня со счетов списывать. Я ещё поборюсь. Завалился в первый попавшийся дом, старик какой-то. Я его за грудки. Ружьё, говорю, есть у тебя? Ну, поотпирался он немного, пришлось пару тумаков ему отвесить. Тут же ружьё притащил, тут же куча патронов нашлась. И нож, и верёвка вместе с ними. Да и накормил заодно меня дед! Хорошим человеком оказался — бабло добудем, надо будет дать ему пару тысяч. Заслужил.