Олег Лукошин - Бандитские повести [СИ]

— Стильное, — так продавщица и сказала.

Ну, хули, если они каждый день товар толкают, надо думать, соображают кой-чего.

К пальтишку я подцепил меховую кепку. Серенькая такая, симпатичненькая. Деньжищ за эти вещички выложил немеренно! От пачки какой-то пшик остался. И жалко вроде денег, и понимаю, что с умом потрачены.

Одеть тоже не решился. К двум ярким сумкам добавилась третья, побольше.

Ну куда я одевать всё это буду на грязное зудящее тело? Помыться надо срочно. Где тут это возможно?

Подвалил к первому попавшемуся таксёру и велел везти меня в баню. Тот вёз недолго, подкатил к какому-то малопонятному строению, денег запросил семьсот рублей. И я, щедрый, и я, добродушный, ни слова не говоря, отстегнул эму эти бабки.

Ссукабля, и чего это со мной? Главное, никакого внутреннего протеста.

В баню ввалился на понтах, с тремя сумками. Банька цивильная: сидит девка за стойкой, как в офисе, ненавязчиво грузит, предлагает всякие банные услуги.

— Помыться желаете? — взглянула она на меня.

— Угу. Только я с вещами, как бы не спиздили.

Девка заверила меня, что здесь шмотки не пиздят. Камера хранения, охрана и все дела. Элитная баня, понимать надо.

— Вам отдельную кабинку или в общем зале?

— Конечно, отдельную.

— Массаж?

— Кто делает?

— Мужчинам делает девушка. После массажа она может остаться.

— Для чего?

— Для других, — сделала она ударение, — услуг.

— Давай массажистку.

Девка развела меня на веник, напитки и закусон. Пива взял и ещё какой-то экзотический коктейль. Плюс салаты.

Вышел чувачок в костюме, хотел принять от меня сумки, но я ему не позволил.

— С собой возьму, — сказал. — Больших бабок вещи стоят.

— Да у нас камера хранения… — попытался он меня переубедить.

— Не, с собой.

Чувачок проводил меня до кабинки, пожелал приятной помывки и скрылся. Какое-то время я тупо сидел и ждал, пока мне принесут выпивку с закуской. Разозлиться не успел, принесли скоро. Я выпил бокал пива, закинулся салатом и стал раздеваться.

За предбанником открывалась дверь в комнатёнку-сауну. Там уже было напарено, я лёг на скамейку, закрыл глаза и принялся неторопливо потеть. Потом чуток помахал веничком. Баня была цивильная, тёплая, без сквозняков, не то что дырявая зоновская. Постепенно я словил кайф.

Счастье есть, счастье возможно. Просто я с детства был лишён его, просто мне не показали примеров. Сейчас я с великим недоумением понимаю, что существуют люди, которые всю жизнь живут вот так: в спокойной, размеренной обстановке, у которых все проблемы ограничиваются лишь выбором страны для летнего и зимнего отдыха. Кто придумал такую несправедливость?

Ну да ладно, может быть смысл и состоит в том, чтобы пострадать, прежде чем достигнуть заветных рубежей. Бля буду, а я их достигну! Каждый ублюдок достоин счастья, но никто не достоин его так, как я! Никто! Я центр мироздания, я пересечение всех путей. Я вершитель судеб, в конце концов!

Пришла массажистка — деваха лет двадцати. Набыченная какая-то, но сейчас мне всё равно. Я вышел к ней как был — голый. Она удивления не выказала. Ну ещё бы.

— Ложитесь, — сказала тоном зоновской врачихи, собирающейся захерачить в жопу укол.

Я лёг.

— Только понежнее, подруга, — высказал пожелание. — А то я дёрганный. И щекотки боюсь.

Она положила ладони на мои плечи и принялась массировать мою усталую спину. От прикосновения женских рук по телу пробежала странная судорога, я даже выдохнул лихорадочно. Не помню, когда последний раз ко мне прикасалась женщина. Тёлка опускалась по спине ниже, мяла, гладила, щипала кожу — бренное моё тело захлестнула невиданная волна ощущений. И приятность, и стыд, и неосознанное отторжение — всё было в них. Закружилась голова.

Когда она бегло прошлась пальчиками по ягодицам, я больше не мог сдерживаться. Хуй готов был разорвать скамью наполовину, перед глазами плясали пятна. Я вскочил на ноги, загнул массажистку раком, сорвал с неё юбочку и всадил свой дрожащий член в её сухое влагалище.

— Презерватив! — застонала она.

— В презервативе не умею, — прохрипел в ответ.

— Так нельзя! — вырывалась она. — Это не входит в услуги!

— Входит! — рычал я, удерживая её бёдра. — Заткни пасть, сука, я приплачу!

Пасть она не заткнула — вскрикивала, бормотала возмущения, дёргалась. Меня это возбуждало. Вырывайся, блядина, стони, кричи. Всё равно ты моя. Я твой повелитель.

— Только не в меня, — стонала девка.

Возбуждение длилось недолго. Через пару минут подкатило, я успел выдернуть член и исторгся. Сперма стекала на пол, было её много, на какое-то мгновение в глазах потемнело. Я чуть не упал. По телу волнами ходили болезненные судороги удовольствия.

Блядская массажистка сидела на скамейке и ёжилась.

— Это насилие, — сказала она смешную фразу. — Я на тебя в суд подам.

Я достал из кармана брюк несколько пятисотенных купюр и засунул ей за блузку между грудей.

— Не ври мне, — посмотрел на неё сверху вниз, — тебе понравилось.

Она достала деньги, придала им вид аккуратной пачечки и положила в кармашек на юбочке.

— Время ещё не вышло, — приподнялась со скамьи. — Продолжить массаж?

— Не надо, — бросил я. — Свободна.

При бане имелась парикмахерская. Основательно напарившись и помывшись, я позволил постричь себя и побрить. Переоделся в свежие вещи. Старьё затолкал в красивые блестящие сумки.

В зеркале, что висело в приёмной, на меня смотрел совсем другой человек. Таким я себя ещё не видел. Вот так, Киря, поворачивался я то одним, то другим боком, хочешь верь, а хочешь нет, но ты перевоплотился. Ты уважаемый и почтенный член общества, у тебя приятный вид, ты не вызываешь подозрений. Ты поймал удачу за титьки.

Новые ботинки похрустывали, а костюм и пальто производили при движении элегантное шелестение. Некоторое неудобство доставил лишь меховой кепончик. Сидел он удобно, но открытыми остались уши. Как-то это было непривычно, хотя они вроде и не мёрзли. Я привык ходить в гандончике, натягивал его на самый нос, и легкость, опустившаяся вдруг на голову, смущала.

Сумки со старьём выкинул в первую же объемную урну. Нахер надо с ними таскаться. Жалко было чуток шмотки, да что уж чуток, реально жалко, но ничего не поделаешь. От такого вонючего тряпья надо избавляться, всё равно я его никогда больше не надену.

Тяжелей всего далось расставание с курткой. Она была ещё куда ни шло, вполне бы носилась пару-тройку лет, но таскать её под мышкой по Москве — это зихер. Тяжёлая, сука, не развернёшься с ней. Прощай, верная труженица, претензий к тебе не имею. Может, бомж какой доносит.

— В Большой театр есть билеты? — спросил у бабы в билетном ларьке.

Думал нет, а тётушка за стеклом вдруг выдаёт радостно: