Олег Лукошин - Бандитские повести [СИ]

— Если ты врёшь, тебя ждёт мучительная смерть. Ты можешь представить себе мучительную смерть?

— Нет. Никакой смерти не будет, она твоя.

Лена купила большое мороженое в яркой обёртке и, разорвав упаковку, облизывала его.

— Лена! — позвал я её. — Подойди сюда.

Девочка подбежала ко мне, я присел на корточки и вгляделся в её лицо. Лена удивлённо, непонимающе смотрела на меня. Я смутился и поднялся.

— Может, лимонад какой хочешь? — спросил её.

— Ну прости меня, — бормотала Галина, прижимаясь ко мне и пытаясь дотронуться губами до щеки. — Прости.

Я поёживался от её прикосновений. От неё разило вином — она в одиночку выпила не меньше бутылки. Я устало тянул второй бокал. Лена сидела напротив нас за тарелкой с шашлыком и со смущённой улыбкой косилась в нашу сторону. Видимо, всё происходящее казалось ей забавным.

— Нет тебе прощения, — ответил я, но сделал это — неосознанно или сознательно — с каким-то смехотворным пафосом. Галина фыркнула.

Запела певичка. Время по ресторанным меркам было раннее, народу за столиками сидело немного, пока ещё она не старалась. Песня была нудной, исполняла её баба небрежно и бездарно. Лучше бы уж молчала.

— Я знаю, что виновата, — говорила Галя, гладя меня по волосам. — Знаю. Просто мне хочется, чтобы ты понял, каково мне было. Когда один за другим умерли родители, когда я осталась совершенно одна.

— Не надо этого соплежуйства.

— Это не соплежуйство. Я просто хочу объясниться с тобой.

— Мне и так всё ясно.

— Тебе ничего не ясно. Ты приглушил на мгновение злобу, но полностью с ней не расстался. А я не хочу, чтобы она жила в тебе.

— Как трогательно!

— Как я могла жить иначе, что могла делать при той нашей жизни? Меня бросили как щенка в воду, и я должна была выплывать.

— Это ты сама придумала? — удивился я. Удивился, потому что увидел в этих словах отражение собственных мыслей.

— Да нечего здесь придумывать! Всё и так было ясно. Меня прокляли ещё при рождении и пытались вообще уничтожить. Но назло всем я выжила.

— Гладко стелешь, — чёрт, именно так думал о себе и я!

— И вот теперь, когда прошлое вроде бы отступило, вдруг появляешься ты со своей страшной местью.

— Страшная, верное слово.

— Но только ты не тем мстишь. Тебя направили против меня, и тебе кажется, что ты поступаешь верно. Но это не так. Потому что это переход за грань, за пределы. Мстить надо другим.

— Я давно уже за пределами.

Раскрыться? Впустить иное колебание, чужое дыхание? Неужели это так просто, что нужно лишь решиться — и всё? Тёплая женщина под боком, уютный дом, ласковый ребёнок — вот так раз, и готово? Вот всего лишь так — по желанию? Как я желал тебя, сестра. Как я стремился к тебе. Не было никого, кого бы я так обожал, как тебя. Я готов был любого разорвать на куски, лишь бы было хорошо тебе. Ты была единственным существом, кого я любил.

— Прости, — положила она голову на моё плечо. Голос её был надтреснутый, дрожащий. Она плакала. — Ты же брат мне. Я люблю тебя.

Я повернулся к ней, она приподняла лицо, по щекам бежали слёзы. Незаметно для себя я ткнулся ртом в её влажные губы.

Лена спала. Мы с Галькой, голые, сидели на полу и трогали друг друга. Такого удовольствия от прикосновения к женщине я не испытывал никогда.

Часа два мы яростно трахались. Мы сплетались как две кобры, обвивали друг друга всеми имеющимися конечностями и, безуспешно сдерживаясь, выли от переполнявшего нас удовольствия.

— Ничего, ничего, — водила сестра пальчиками по моей груди. — Теперь заживём нормально. Теперь все несчастья позади.

Слова эти звучали для меня небесной музыкой. Я знал: счастье возможно, оно снизошло ко мне, я его заслужил.

— Ты знаешь, — бормотал я, — никогда не мог себе вообразить, что заживу по-человечески. Мне казалось, что в жизни не будет ничего, кроме страданий и злобы. Так и утону в них, погибну.

— Всё будет хорошо, — прикасалась Галя к груди губами. — Всё будет хорошо.

Квартиру мы сняли на одну ночь. На Казанском вокзале стояла тётка с листком бумаги, который призывал обращаться к ней всем жаждущим переночевать в комфортабельных условиях. Мы подвалили. Тётка повезла нас на метро куда-то на окраину Москвы, взяла деньги и отчалила.

Предварительно я забрал из камеры хранения сумку с деньгами и стволом. Она валялась рядом с нами.

— Сколько здесь? — запускала в деньги ладони Галя.

— Осталось тысяч семьсот.

— Надо пересчитать. Деньги любят счёт.

— Пересчитаем как-нибудь.

— Надо сейчас.

Она начинала загибать купюры и складывать цифры, но я тянулся к ней губами, заваливал на пол и, хохочущие, мы снова принимались ласкаться.

— Пистолет-то заряжен? — отхлебнула Галя из бутылки, кивнув на прятавшийся в купюрах ствол.

— Один патрон.

— Всего один?

— На самый крайний случай.

— Пусть он не наступит, — сказала она.

Цикл пройден, испытания завершаются. Я понял, я был должен пройти их, чтобы заслужить радость жизни. Мне казалось, что её вовсе не существует в природе. Иногда думалось, что она возможна, но в каких-то иных сферах, с какими-то особыми людьми. А разгадка проста. Радость есть, счастье возможно, причём с той, кого я знаю всю жизнь, со своей сестрой. Своей любимой женщиной.

Разве не всё равно, что она моя сестра? Кому до этого есть дело?! Да и кто вообще узнает о том, что мы родственники?

— Можно на эти деньги купить дом?

— Пожалуй, можно, — ответила Галя. — Но не в Московской области.

— Да хрен с ней, с Московской! Уедем куда-нибудь подальше, купим домик в глухой деревне.

— Заведём хозяйство, — отозвалась она с улыбкой.

— Правильно, заведём хозяйство. Корову, поросёнка, кур. Я каким-нибудь лесником устроюсь. Будем жить в гармонии с природой.

— И сами с собой.

— Да, это главное. И чтобы никакой злобы, никакой мерзости. Только тихая, счастливая жизнь.

— Ты так красочно её рисуешь.

— А она такой и будет. Бля буду, такой! Неужели мы за все наши страдания не заслужили немного тишины и покоя?

— Заслужили, заслужили. Только Лене надо в школу ходить. Будет в твоей глухомани школа?

— Ну конечно будет! Школы везде есть. Школа — это не проблема, найдём. Будем баню топить, самовар ставить.

— Ух, какая у тебя деревенская душа!

— Да, деревенская. Я сейчас понимаю, что надо жить вдали от больших городов, от паскудных людей, надо создать своё маленькое, тихое счастье. В конце концов, счастья достойны все, даже самые последние ублюдки.

— Да, — смотрела на меня Галя, — нам необходимо счастье.

Мы обнялись и повалились на пол.

— Может быть, — шепнула она мне на ухо, — заведём и второго ребёнка?

— Точно! — воскликнул я. — Второго, а быть может и третьего!

— Тише ты, тише, — положила Галя ладошку на мои губы. — Лену не разбуди.