Нина Дитинич - Особняк самоубийц

Кокетничая, Ева прижималась к нему, зазывно смеялась, красиво закидывала голову. У нее никак не получалось сделать точный удар, и Альберт с удовольствием продолжал процесс обучения.

— Нет, сегодня у меня точно не получится, — наконец сдалась Ева, утомленно отведя пышную гриву светлых волос, обнажив нежную, точеную шею.

С вожделением взглянув на девушку, Альберт жадно облизнул губы.

— Хорошо, может, тогда пойдем ко мне, выпьем кофе, — предложил он.

Но Ева отвела глаза и прощебетала:

— Уже поздно, я хочу спать.

Наденька проснулась от тихого, настойчивого стука в дверь. Спросонья она не поняла, где находится. Вскочила с кровати и в потемках на ощупь прошлепала босиком к двери.

— Кто там?

— Открой, это я, Альберт, — послышался приглушенный голос.

Не веря своему счастью, девушка решительно повернула ключ. Дверь открылась, и в комнату… нет, не вошел, а ворвался, словно вихрь, Барятьев.

Он подхватил Наденьку на руки, крепко обнял. Горячие влажные губы коснулись ее губ. У нее закружилась голова, девушка словно провалилась в какое-то другое, ранее незнакомое ей и оттого пугающее измерение. Происходящее казалось ей нереальным, странным, фантастическим сном.

Все произошло быстро и непонятно, и это оглушило Наденьку. Она с трудом сознавала, что происходит, с трудом понимала, о чем Альберт шепчет ей.

Единственное, что она запомнила и поняла, — это его удивление и умиление.

— Я у тебя первый? Ты чудо!

— Ты на мне женишься? — глупо улыбалась она в темноте.

— Конечно, — жарко шептал он. — Только нужно подождать.

Проснувшись утром, Наденька обнаружила, что Альберта рядом нет, и она даже обрадовалась, потому что после произошедшего между ними ночью чувствовала страшную неловкость.

Приняв душ и принарядившись, она уже справилась со своим смущением и, сияющая в предвкушении встречи с любимым, постучала в его дверь. Тишина за дверью красноречиво дала понять, что Альберта нет в номере, и Надя с полыхающими от тревожного волнения щеками кинулась в столовую.

Ее возлюбленный уже позавтракал, но сидел за столом рядом с Евой Михайловской. Альберт рассказывал ей очередной анекдот. Девушка заразительно смеялась, а Барятьев не сводил с нее влюбленного взгляда.

У Наденьки мгновенно потемнело в глазах от ревности и боли, весь мир и люди показались ничтожными и отвратительными. Боясь выдать свое состояние, она низко склонилась над тарелкой. Барятьев шестым чувством угадал ее присутствие и взглянул на нее.

Наденька пересела на свободное место к нему спиной. Похоже, его это задело, и он с досадой дернулся, но, поймав удивленный взор Евы, беспечно продолжил веселиться.

С трудом выпив стакан чая и почти не тронув завтрак, Надя стремглав выскочила из столовой. Ей хотелось побыть одной, чтобы дать волю слезам. А еще ей хотелось немедленно покинуть это место, уехать куда-нибудь далеко-далеко и навсегда. В памяти возник Дима Осташенко, запоздалое сожаление и раскаяние волной поднялось в ней и обожгло. В глазах предательски защипало, и она бросилась к лифту. До номера Надя добралась быстро, но никак не могла попасть ключом в скважину, мешали предательски нахлынувшие слезы.

Внезапно она почувствовала на своих плечах тяжесть чьих-то рук и резко обернулась.

— Что случилось? — услышала она веселый, насмешливый голос Альберта. — Ты даже со мной не поздоровалась.

— Ничего не случилось, — глухо буркнула Наденька, наконец открыв дверь.

Вслед за ней Альберт вошел в номер.

— Это что за слезы? — Он обнял девушку. — Ты что, меня к Михайловской приревновала?

— Нет, — пытаясь вырваться из его объятий, беспомощно пискнула Надя.

— Видел твое лицо, когда ты в столовую вошла, — усмехнулся Альберт.

— Лицо как лицо, — огрызнулась она, но вырываться перестала.

Альберт посадил ее к себе на колени, погладил по голове.

— Какой ты еще, в сущности, ребенок, — задумчиво произнес он. — Чистое дитя.

В Москву из Дома творчества возвращались в сильную пургу. Со скоростью черепахи автобус пробивался сквозь вьюгу по занесенной метелью трассе. Впереди сквозь плотную снежную пелену слышался надрывно кашляющий, непрерывный рокот трактора, расчищавшего дорогу, которую тут же заносило снегом.

Наденька сидела одна на заднем сиденье и с тоской смотрела в окно, покрытое толстым слоем узорного льда.

В ее фиалковых глазах замерла острая боль. Она старалась не смотреть на парочку, сидевшую впереди, но у нее это плохо получалось, и время от времени взгляд останавливался на Альберте с Евой. Они сидели обнявшись. Барятьев с нежностью смотрел на свою спутницу и что-то шептал ей на ухо.

У Наденьки от этого все холодело в груди. К тому же она на самом деле замерзла, и руки заледенели, пытаясь согреться, она отчаянно дышала на пальцы. Ни одна дорога не казалась Наде такой бесконечно долгой и мучительной, как эта. Ей казалось, что никогда в жизни она не была так несчастна, как сейчас. Лишь один раз Барятьев украдкой бросил на нее любопытный, испытующий взгляд и тут же отвернулся.

Наденька попросила водителя остановить автобус у первой станции метро и, проходя на ватных ногах мимо Барятьева, споткнулась о его сумку, стоявшую в проходе. Он насмешливо посмотрел на девушку, а Ева громко засмеялась. Альберту это не понравилось, и он слегка отстранился от нее. Ева почувствовала его недовольство и замолчала, проводив Наденьку враждебным, презрительным взглядом.

Горестно доковыляв до дома, Надя в очередной раз дала волю слезам. Наверное, она сама виновата в том, что Альберт увлекся красоткой Евой. Надя прекрасно понимала, что проигрывает во внешности Михайловской, но, как любая женщина, думала, что все равно она гораздо лучше соперницы, что душа у нее чище, она добрее и любит Альберта в тысячу раз больше, чем эта холодная змеючка Ева. Что в ней есть что-то такое чудесное, чего в другой женщине нет. И, как любая женщина, обвиняла в предательстве не мужчину, а соперницу. Она не хотела понимать, что подло с ней поступил Барятьев, а не Ева. Боль жгла нестерпимым огнем внутри, и слезы не приносили облегчения. Надя поклялась себе, что, несмотря ни на что, завоюет Альберта и покажет Еве, чего она стоит.

Вволю нарыдавшись, она разобрала вещи и разложила их по своим местам.

В дверь постучали, у Нади радостно забилось сердце: «Альберт!» Она опрометью кинулась к двери и распахнула ее.

Перед ней в запорошенной снегом пуховой шали и потертой кроличьей шубке стояла ее мать.

От неожиданности Надя отпрянула.

— Мама? Как ты узнала, что я здесь?

Мать обожгла ее укоряющим, сердитым взглядом.

— Сима сказала.

— Сима… — печально повторила Наденька. — Зачем? Я же просила ее! — И бросилась помогать матери снимать мокрую от растаявшего снега шубу. — Не злись, пожалуйста, просто я не хотела тебе говорить пока, чтобы не расстраивать, а потом я бы тебе все обязательно рассказала.