Нина Дитинич - Особняк самоубийц

На фестивале театрального искусства Ева Михайловская блистала. Длинное бархатное темно-синее платье ладно облегало ее стройную фигуру и подчеркивало белизну и атласную нежность кожи. Белокурые волосы как бы небрежно, но очень искусно были забраны вверх и придавали ей томность и пикантность.

Окружающие восторженно перешептывались: «Наконец Барятьев нашел свою вторую половину» — и ждали дня, когда он объявит о помолвке.

Правда, наряду с этими слухами ходили и другие, что у красавицы актрисы имеется высокопоставленный покровитель, но донести этот слушок до Барятьева, даже анонимно, желающих не нашлось.

Стоя рядом с возлюбленной и упиваясь восхищенными взглядами толпы, обращенными на Еву, Альберт окончательно решил сделать ей предложение.

Но каким-то непостижимым образом его намерение угадала маменька. Ее вдруг ни с того ни с сего охватило чудовищное предчувствие, что сыну грозит женитьба. Белла Леонидовна срочно прикинулась смертельно больной и призвала Альберта к себе.

Это случилось как раз в тот день, когда Альберт решил вручить Еве кольцо и готовил торжественную речь, чтобы предложить девушке руку и сердце. Он забронировал на вечер столик в дорогом ресторане и послал Еве приглашение. Но тут позвонил Казимир Иванович и сообщил, что Белла Леонидовна слегла и просит сына немедленно приехать.

В спальне больной шторы были опущены, в комнате сильно пахло лекарствами.

Бледное, без кровинки лицо матери своей безжизненностью испугало Альберта. Открыв глаза, Белла Леонидовна трагически прошептала:

— Сыночек, врачи хотели госпитализировать меня, но я отказалась, уж лучше дома умереть.

Альберт кинулся к телефону вызывать «Скорую», но мать его остановила:

— Я знаю, доктора не помогут. Не мучай меня!

Альберт сел у изголовья ее кровати и задумался.

Надо же, мать заболела в тот момент, когда он наметил сделать предложение Еве, — это плохой знак. И отменить встречу с Евой он не может, как раз сейчас у нее закончилась репетиция, и Ева поехала к парикмахерше, телефон которой Альберту неизвестен. И поехать в ресторан он не может, не бросать же умирающую мать. Нужно уговорить ее пригласить врача. Узнать, насколько серьезна ситуация.

Альберт осторожно положил ладонь на тоненькую, высохшую, безжизненную руку матери.

— Мама, ты зря раскисла. Я позвоню друзьям, у тебя будут самые лучшие врачи. Где Казимир Иванович? Нет, я не позвоню, я съезжу и привезу тебе самого лучшего доктора!

Белла Леонидовна закрыла глаза. Ее веки в голубоватых прожилках затрепетали. Она остро почувствовала, что сын хочет сбежать.

— Сынок, ты хочешь бросить меня? А вдруг я умру? — жалобно простонала она.

Альберт задергался, время встречи с Евой неумолимо приближалось. Судорожно кусая губы, он переводил расстроенный взгляд с матери на часы.

— Казимир ушел за лекарствами, — прошептала мать слабым голосом. — Не оставляй меня одну…

— Но он скоро будет, — воскликнул Альберт, но уйти от матери не посмел.

Время от времени он хватался за телефонную трубку в стремлении дозвониться в ресторан и предупредить Еву, что не придет. Нервно набирал номер, вслушивался в продолжительные гудки. Альберт понимал, что тщетно ждет, взять трубку некому, потому что в это время ресторан забит под завязку и все метрдотели заняты, но с каким-то тупым остервенением снова и снова набирал номер.

Белла Леонидовна догадывалась, что сорвала сыну какую-то важную встречу, и наделась, что это встреча с Евой.

Взглянув на часы в очередной раз, Альберт понял, что окончательно опоздал. Он перестал нервно слоняться по комнате и уселся в кресло рядом с матерью.

— Как себя чувствуешь, мама? — уныло спросил он.

— Немного лучше.

— Замечательно! — обрадовался он. — Так, может, я побегу тогда?

Мать укоризненно взглянула на него, ее губы беспомощно дрогнули.

— Хочешь бросить меня?

— Нет, что ты! — смутился Альберт. — Просто я хотел…

— У тебя дела, я понимаю, — вздохнула Белла Леонидовна. — Но ты же можешь перенести все на завтра? Если я не попрощаюсь с тобой перед смертью, ты будешь переживать, и мне на том свете будет плохо.

Альберт понял, что мать его не отпустит, и покорился. В конце концов, он попытается завтра объяснить все Еве, и она наверняка поймет его и простит, ведь она его так сильно любит.

На следующий день, когда матери стало значительно лучше, Альберт приехал к Еве. Девушка встретила его холодно. Презрительно изогнув губы, она процедила:

— Хорошо погулял вчера? Тебя и ночью дома не было! Одного не понимаю, зачем ты это представление устроил? Я как дура просидела два часа одна за столиком, ко мне всякие идиоты клеились, а ты где-то забавлялся! — Выпалив все это на одном духу, Ева уставилась на Альберта.

Альберт почувствовал себя необычайно глупо и стал рассказывать, что заболела его мать. Но по мере того как он говорил, прекрасные глаза Евы наполнялись глубоким презрением. Она не поверила ни единому его слову.

— Вешай лапшу на уши какой-нибудь другой дуре! Со мной такие номера не пройдут! — возмущенно фыркнула красавица и захлопнула дверь.

Злой Альберт вернулся в театр. И у входа неожиданно столкнулся с Наденькой.

— Привет, — обрадовался он. — Где ты пропадала?

— Сессию сдавала, — ответила девушка, стараясь на него не смотреть.

— Так ты учишься?

Только сейчас Наденька поняла, насколько Барятьеву безразлична ее жизнь и она сама, Альберт забыл, что она ему рассказывала, как восстановилась в институте.

— Учусь, — сухо ответила Надя.

Вспомнив свое унижение перед Евой, ее последние слова, Альберт с мстительным удовольствием подумал, что должен ей отомстить, а лучше способа и не представить.

— Ты сегодня вечером свободна? — ласково спросил он Наденьку.

Девушка опешила, ее глаза заблестели, но она неожиданно даже для самой себя ответила:

— Нет, я занята.

Отказ лишь подстегнул Альберта. Он обнял Наденьку и стал жарко шептать ей на ухо о том, как скучал по ней.

Наденька растерялась, земля уходила у нее из-под ног, ведь Альберт ей по-прежнему безумно нравился. Довольный произведенным эффектом, Барятьев коварно улыбнулся.

— После репетиции встретимся на этом же месте, до вечера.

Наши дни, Москва

Утром Зинаида заметила, что батареи в особняке почему-то остыли, и вызвала слесаря из местной жилищной конторы. А пока тот осматривал батареи, вкрадчиво выпытывала сведения о прежних владельцах.

Хмурый немногословный мужичок с густыми черными бровями, в помятом синем комбинезоне нехотя бубнил:

— Чудные были господа, сколько я у них ни бывал, все время ругались.

— Ругались? Из-за чего?