Мария Амор - Дар шаха

– Патрик? Так это вы меня вызывали? Что вы здесь делаете?

Я все еще оглядывался в поисках Виктора. Патрик, по моим представлениям, мог попасть в больницу с острым приступом геморроя или с грыжей, но не с огнестрельным ранением. Он жалко улыбнулся и трагически произнес:

– Да, это я вызвал вас, Алекс.

– Что с вами? Светлана знает, что вы здесь?

– Я жертва собственной жадности и глупости. И я очень сожалею, что невольно поссорил вас с матерью.

– Об этом не тревожьтесь. Мои отношения со Светланой – это мое дело, вы здесь ни при чем.

«И не называй ее моей матерью», – добавил я мысленно.

– Я хотел успеть рассказать вам, что произошло.

– Рассказывайте, не томите. – Я приподнял одеяло. Правое колено Патрика было перебинтовано, на бинтах проступило кровавое пятно.

– Алекс, – Патрик почти шептал, – помните, я говорил, что кто-то хотел купить у меня газырь?

– Конечно, помню.

– Прошу у вас прощения, Алекс. Это была чудовищная глупость с моей стороны. Но мне предложили так много денег, что я подумал… – Он махнул рукой. – Не важно, что я подумал.

– Вы подумали, что все средства хороши, чтобы завладеть им. А вы, случаем, не подумали, что здесь что-то нечисто, если за вещь готовы платить во сто крат больше, чем она стоит на рынке в базарный день?

– Конечно, я понимаю, что этот газырь имеет какое-то отношение к деньгам Мохаммеда Пехлеви. Но вы ведь все равно не знаете, как их достать? Я хотел, чтобы мы поимели с этой паршивой овцы хотя бы клок шерсти. – Он ухватился за мою руку: – Мы все можем выиграть на этом деле.

Я вырвал руку.

– Похоже, вы сейчас просто сорвали банк.

Мне хотелось превратить все в шутку, может, именно потому, что я понимал, что история совсем не шуточная. На меня даже пули не пришлось бы тратить: хирургу достаточно переломать пальцы, и он потеряет самое ценное в жизни – профессию. Руки, конечно, застрахованы, но никакие деньги не возместят потерю призвания.

Усы Патрика покаянно повисли, лысина посерела. Видно, он и впрямь был уверен, что умирает.

– Дело в том, что еще до того, как я узнал, как вы непримиримо настроены, я успел… Понимаете, я решил поторговаться и потребовал сто тысяч. И уже на следующий день мне заплатили. Биткоинами, всю сумму по курсу того дня. Вот этот преждевременный платеж меня очень напугал. Как будто они не сомневались, что получат газырь. Я полагал, что начнутся переговоры, а я тем временем успею заручиться вашим согласием. Если вы не согласитесь, я всегда смогу объяснить, что не сумел достать требуемый товар, и пойти на попятную. Но со мной никто не спорил. Просто через день вся сумма лежала на счету.

– Патрик, вы мерзкий старый жулик. Вы предложили мне за газырь всего пятьдесят тысяч.

– Да-да, – он умоляюще сложил руки, – это был ужасный просчет с моей стороны. Но все остальные деньги я твердо намеревался потратить на Светлану, клянусь!

– То-то она вас так поддержала.

– Алекс, ваша мать желает вам только добра. Поначалу она была согласна со мной, что лучше отдать эту штуку добровольно за хорошие деньги, чем продолжать хранить ее ценой, кто знает, может, даже вашей жизни.

– Отрадно, что вы со Светланой полностью согласны насчет того, что я должен делать с моим газырем.

– Алекс, – печально прошептал раненый, – я пробовал расторгнуть сделку. Я сообщил, что ничего не выходит, и предложил покупателю вернуть ему всю сумму. Даже не потребовал возмещения за свои хлопоты и уже понесенные расходы. – Я хмыкнул. Не знаю, как Патрик хлопотал, но под расходами он наверняка имел в виду напрасно подаренную мне бутылку прекрасного бордо. – Но покупатель не хотел даже слышать об этом. На прошлой неделе он написал мне снова и потребовал газырь. И пригрозил, что, если я не верну ему «его» газырь, – он уже называл ваш газырь своим! – меня ждут крупные неприятности.

– Похоже, они уже начались.

– Вот вы шутите, – вздохнул Патрик, вжимаясь в постель, – а я сразу поверил ему. У меня не осталось выхода. Я нашел в сетевом антикварном магазине другой серебряный газырь начала ХХ века и отдал его посыльному.

– Вот и отлично. Все деньги можете оставить себе.

Руки Патрика потерянно шарили по одеялу.

– Тот газырь, который я выслал, – голос его снова упал до шепота, – вчера оказался в моем почтовом ящике. А сегодня в меня стреляли.

– И поделом, – сказал я мстительно. – Выстрел в колено – это всегда только первое предупреждение мафии.

Понятия не имею, что говорить человеку, который ради денег добровольно встрял в это дело, тогда как сам я заплатил бы большие деньги, чтобы выбраться из него.

– Патрик, хотите знать, почему моя мать отказывается выйти за вас? Потому что она была замужем за настоящим мужчиной, а не за спекулянтом чужими газырями.

Он испуганно заморгал и окончательно превратился в птицу под дождем. Я бы еще его помучил, если бы не увидел в окно полицейскую машину, лихо заруливавшую на стоянку приемного покоя. Из машины вывалилась парочка копов и двинулась к больничным дверям. Госпиталь всегда вызывает полицию при поступлении раненых, но у меня не было ни малейшего желания участвовать в этом расследовании.

– Ладно, не падайте духом. Верните деньги своему покупателю, объясните, что я непреклонен, и он оставит вас в покое.

Патрик забился, как заяц в капкане:

– Не уходите, Алекс! Куда вы?

Он попробовал уцепиться за мой рукав, но я стряхнул его пальцы:

– Меня вызывают в операционную. Я пройду мимо станции медсестер и попрошу, чтобы кто-нибудь занялся вашим коленом.

Копы уже шагали по коридору. Я выскользнул из палаты и поспешил на свой этаж.

Патрик, конечно, получил по заслугам, и все-таки невезучего комбинатора было жаль. Само собой, мне не нравилось, что история с газырем приобретала все более зловещие черты. К взлому и ограблению теперь добавилось огнестрельное ранение. Те, кто искал газырь, делали это не просто очень настойчиво, они проявляли еще и изрядную осведомленность. Как минимум эти люди знали, что Патрик связан с моей матерью.

Оставалось надеяться, что ФБР или полиция отыщут таинственного покупателя. А если нет, что тогда? Самое разумное было бы признать себя побежденным и отдать газырь вымогателям через того же Патрика. Но это было бы позорной капитуляцией, недостойной моих представлений о чести и памяти предков. Я не хотел чувствовать себя трусом, у которого большие мальчишки отжали папин подарок. И потом, меня защищали Виктор и ФБР в придачу.

Я совершил ошибку – не уступил.

Избавившись от хитроумного грека, Воронин поспешил к тенистому Хасанабад-скверу, где располагалось красивое европейское здание лучшей гостиницы города – отеля «Кларидж». Если Большой базар был сердцем Тегерана, если тысяча мечетей и голосистых минаретов являлись его душой и голосом, а Голестан с его правительственными зданиями и казачьими гарнизонами – мозгом и мускулами столицы, то ресторан отеля «Кларидж» служил аппендиксом. Здесь британцы мужественно несли тяжкую ношу белого человека.