Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

— А ничего себе бабец!

— Из вашего заповедника телка, — догадался Димон.

— Не, наши все на тачках! — не согласился Аркадий. — Что у тебя?

— Не у меня. У нас, — ответил Димон.

— Ну что у нас? — беспечно согласился Аркадий.

— Беда, — горестно вздохнул Димон и выстрелил из пистолета с глушителем, который, прикрытый курткой, лежал у него на коленях. Слабый хлопок растворился в автомобильных шумах. Расчет был точен: пуля попала в сердце. Аркадия повело к дверце. Он с шипеньем дважды хватанул ртом последний воздух и ткнулся лбом в приборную доску. По адидасовской майке, по адидасовским шортам потекла кровь. По сиденью: на пол.

На той стороне проспекта ждала подстава. Трое козлов в джипе «мицубиси» по инструкции смотрели прямо перед собой, только не на него. Димон, он же Колобок, не спешил — отвинтил глушитель с пистолета, кинул пистолет в кровавую лужицу. Глушитель спрятан в карман. Чтобы не испачкаться, отодвинулся подальше от кровоточащего трупа. Где же этот чертов автобус? Наконец в зеркале заднего обзора показался двести шестидесятый. Теперь главное — точненько, точненько сработать.

Автобус тормозил перед остановкой. Когда он поравнялся с «девяткой», Колобок выскочил из машины и под его прикрытием добежал до остановки. Щелкнули, раскрываясь, автобусные двери, и Колобок поднялся в салон. Уходили от него навсегда забор с прибамбасами, «девятка» с мертвым Аркадием, впередсмотрящие качки в «мицубиси».

Через остановку он вышел. Насыпь — и Колобок на Минском шоссе. Нет, Хан, ты — не лиса, ты только волчара, ненасытный и злобный волк, от которого Колобок ушел, как от дедушки и бабушки.

Василий Федорович Корнаков в привычном ожидании без удовольствия разглядывал свое отражение в зеркальной стене. Полусонные глаза, сжатый в постоянном и постоянно скрываемом раздражении рот, вызывающе поднятую правую бровь, напряженную шею в распахнутом вороте форменной рубахи…

Голос . Вы всегда в военной форме? Вам нравится военная форма?

Он . Мне нравятся полковничьи погоны на ней.

Голос . Но генеральские нравились бы еще больше, да?

Он . Дурацкий вопрос.

Голос . Согласен. Вырвался по инерции. Но вопрос об одежде непраздный. Вы умеете носить штатский костюм?

Он . Ношу иногда.

Голос . Одно дело — носить, другое — уметь носить. Вы умеете?

Он . Я — москвич. А настоящий москвич все умеет носить. Даже не носить, носить — не то слово. Свободно существовать в любой одежде.

Голос . А военный постав шеи и плеч? Вам не кажется, что в пиджаке вы будете выглядеть ряженым?

Он . Ряженые противоестественны. Повторяю еще раз: я — москвич, а настоящий москвич естественен в любой ситуации и в любом наряде.

Голос . Как теперь говорят — прикиде.

Он . Я стараюсь говорить по-русски.

Голос . Со мной. А с толпой?

Он . Не понял.

Голос . А с толпой вы будете говорить на каком языке?

Он . Я не собираюсь говорить с толпой. Я хочу говорить с людьми.

Голос . Вы не боитесь публичности?

Он . Уточните вопрос.

Голос . Вас не страшит людское море, которое от ваших слов должно успокоиться или разбушеваться?

Он . Руководить людьми — моя профессия. Офицер, если он настоящий офицер, человек сугубо публичный. Актер, если хотите, маг, проповедник, учитель, экстрасенс. Во время боевых действий я командовал полком, и мой полк шел за мной без сомнений.

Голос . У вас был утвержденный свыше офицерский статус. Власть над людьми обеспечивали звездочки на погонах.

Он . Вряд ли вы, даже с маршальскими звездами на плечах, справитесь хотя бы с ротой. Извините, но мне так кажется.

Голос . Полку вы приказывали. В штатском пиджачке вам придется убеждать.

Он (перебивая). Уж тогда лучше — в клифте.

Голос . Вы сумеете в клифте повести за собой людей? Не солдат, подчиненных вам, а не зависящих от вас людей.

Он . Пока не знаю. Но мне есть что сказать им.

Голос . Вы нравитесь женщинам?

Он . Это имеет отношение к делу?

Голос . Вы нравитесь женщинам?

Он . Умным.

Голос . А надо — всем.

Он . Это еще зачем?

Голос . Восемьдесят процентов общественно активной части населения этой страны составляют женщины. Среди которых попадаются и глупые.

Он . Мне не нравится определение «население этой страны». Я предпочитаю термин: «Народ моего государства».

Голос . О терминах потом. Сейчас о женщинах. Вам нравятся женщины?

Он . Я — не Марков, чтобы мне нравились мужчины.

Голос . Блондинки, брюнетки?

Он . Крашенные в блондинок брюнетки.

Голос . Вы можете потерять голову на чисто сексуальной основе?

Он . Я не терял головы ни на войне, ни на сексуальном фронте.

Голос . Вы можете сугубо рационально соблазнить женщину?

Он . Не понял.

Голос . Не испытывая никакого сексуального влечения, добиться того, чтобы женщина покорно и с восторгом сдалась вам.

Он . Если я не испытываю к ней никакого влечения, то на кой хрен мне она?

Голос . А если это необходимо для очень важного дела?

Он . Я брезглив.

Голос . Вы — чистоплюй. Но, может быть, это хорошо.

Он . С вопросами покончено?

Голос . Последний. Вы готовы?

Он . Скорее «да», чем «нет»!

Голос . Но все же — решайтесь!

Он . Я решился давно. И доказательство тому — мое терпение в беседах с вами.

Голос . Я сильно вам надоел?

Он . До тошноты.

Голос . А другие?

Он . Они хоть делом каким-то занимаются: учат, советуют… Голос. А я помогаю вам разобраться в самом себе.

Социальный герой сейчас не был социальным героем, а уж рубахой-парнем — тем более. Сейчас он был бонвиваном Айзенштайном из «Летучей мыши» и танцором Бонни из «Королевы чардаша». Легкие его ноги в лакированных штиблетах томно вели за собой послушные туфли на высоких каблуках в страстной заторможенности классического танго. Его дама с закрытыми глазами, в забытьи, приникла тонированной щекой к обнаженному атласным вырезом смокинга белоснежно крахмальному пластрону.

— Вика, ты чудесно танцуешь, ты прекрасен, Вика! — жеманно шептала разомлевшая от желания, готовая на все дама. — Я хочу, хочу тебя!

— Все будет, Сашенька, все будет! — великодушно обещал бонвиван, он же рубаха-парень, он же Вика.

Так и шептались до тех пор, пока не замолчало танго. Они еще постояли, прижавшись друг к другу в беззвучье, а потом прошли к столику на двоих (только такие были в этом кафе) и приступили к светской болтовне, на время притушив огонь желания.