Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

— И давно, — добавил Спиридонов. — Хроническим алкоголизмом. — И, не дав своему бывшему зятю опомниться, продолжил: — Не обращай внимания на этого поддатика, Жора. Прямой ход чаше всего самый правильный. Но действуй аккуратно, у этого племени влиятельных покровителей предостаточно.

— Нам еще и пидаров бояться! — возмутился Сырцов.

— Мы в таком положении, Жора, что приходится бояться всех без исключения, — грустно констатировал Смирнов.

Действительно, все голубое. Голубые стены, голубые скатерти на столах, голубые светильники. А с потолка свешивалась голубая луна. Не луна даже, а полумесяц. Чтобы не приняли за обыкновенный абажур. Рановато появился здесь Сырцов. Был, конечно, кое-какой своеобразный народец, но многие столики на двоих пустовали. Осмотревшись, Сырцов направился к самому малозаметному, в углу. Его сопровождали восхищенные взгляды сплошь мужского контингента. Ах, как хотелось им припасть к груди статного собрата!

Подбежал бердслеевских линий официант, склонил головку набок и сладко осведомился:

— Чего желает столь милый посетитель?

— Сто пятьдесят водки и вашего мажордома.

— Не совсем понял вас…

— А что, твой руль разве еще не мажор?

— Извините, теперь совсем ничего не понимаю. — Прямо так уж и не понимал, сволочь.

— Ну как у вас, здешних, главный в зале зовется? Гамадрил, педагог, добрый папочка? Вот его. И про сто пятьдесят не забудь.

Не привыкший к такому обращению халдей сбежал. Сырцов почувствовал спиной обжигающий взгляд и резко обернулся. Сидевший через столик и любовно смотревший на него субъект (неопределенного пола с подведенными черным глазами и алым ртом) изящно послал ему воздушный поцелуй. Показать ему шершавого по локоть? Неправильно поймет. Слегка подрастерявшийся Сырцов поспешно отвернулся. Официант поставил перед ним демонстративный плебейский стакан и тарелочку со сморщенным соленым огурцом. С ужасом глядя на клиента и судорожно сглотнув, подтвердил лощеному невозмутимому метру, видимо, инициатору спектакля с выпивкой и закуской:

— Вот они вас настойчиво требовали, Сергей Павлович. — Сказал и скрылся.

— Я вас слушаю, — с презрительной миной изрек метр.

Сырцов споловинил полторашку, хрупнул огурцом и сказал недовольно:

— Водочка и получше могла бы быть.

— Я вас слушаю, — повторил метр.

— Здесь слушать неудобно: я сижу, а ты должен стоять. Не люблю неравноправия. А кроме того, разговор у нас будет в четыре глаза, как говорят французы. Приглашай меня в свою яму, Серега.

Метр еще держался.

— Не будет у нас разговора. И я вам не Серега.

— А кто? — понедоумевал Сырцов. — Лохотронщик из Пушкинской трубы по прозвищу «Полупердун»? Мне все равно, как тебя величать, а ты — выбирай.

— Вы из милиции? — уже осторожно спросил Серега Полупердун.

— Я сам по себе. Чудак-одиночка.

— Вот что, чудак-одиночка, — опять взбодрился метр. — Быстренько рисуй ноги отсюда, пока я добрый.

— А я уже недобрый. Будешь грубить — разнесу я вашу голубую дивизию к чертовой бабушке.

— На таких, как ты, у меня пара янычар всегда найдется.

— На такого, как я, и пятерых твоих горилл не хватит. — Сырцов поднялся, стремительно допил, улыбнулся и вдруг обнял метра за плечи. Тот было дернулся, но притих под железной рукой. И совсем уже ласково: — Ну что мы с тобой не поделили, Серега? Заведению вашего профиля скандал ни к чему. Вы — люди тихие, я шума тоже не люблю. Так давай, чтоб все по-тихому. Позови меня в даль светлую.

— Куда это? — озадачился оторопевший Серега.

— В кабинетик свой, радость моя!

— Ты — Жорка Сырцов! — внезапно догадался метр.

— Слух обо мне пройдет по всей Руси великой и назовет меня всяк сущий в ней язык, и гордый внук славян, — Сырцов похлопал себя по груди, — и ныне дикий тунгус… — Он ткнул пальцем в крахмальную манишку Сереги и приказал: — Пошли, тунгус.

Не отцепился от Серегиных плечей. Так и шли через зал к кулисам в обнимку. Устроившись — надолго — в гостевом кресле, Сырцов спросил для порядка:

— Откуда про меня знаешь?

— Рассказали. — Серега уже уселся за письменный стол.

— Кто, если не секрет?

— Кент видел, как ты Колобка повязал.

— Откуда он понял, что я — Сырцов?

— Про это ты Кента спроси.

— Кент, — пробормотал Сырцов. — Погоняло-то не в масть.

— Какое у него может быть погоняло? Это от имени — Викентий.

— Есть, есть о чем его расспросить. Он сегодня здесь будет?

— А кто его знает.

— Он что, в вашей «Голубой луне» нечасто бывает?

— Считай, каждый день. Но уже третий вечер как его нет. Несчастный Сашура извелся весь, чуть что — рыдает.

— Сашура — это постоянный его любовник?

— Скорее, любовница.

— Хоть он-то здесь?

— Здесь, здесь. Он от тебя через столик сидел.

— Ничего себе рыдает! Он глазки строит, а не рыдает! — разочарованно и зло высказался Сырцов. Хоть и накрашен Сашенька столь же обильно, что тот на пленке, но непохож, совсем непохож. Однако Викентия все равно надо найти. Уж Сашенька про него больше, чем гнилой метр, знает. За неимением гербовой пишем на простой: — Познакомь меня с Сашурой, Серега.

— А чего знакомить? Подходи, присаживайся и начинай разговор. У нас так принято.

— У вас — у пидаров? — уточнил Сырцов.

— Вот что, Сырцов… — обиделся метр, но был перебит.

— Ты из себя депутата не изображай. Помни, ты на крючке.

— Это на каком же крючке?

— Если что, я тебя в ментовку сдам. Там и объяснишь, почему Колобок, рецидивист и убийца, у тебя, как у родного, гостил.

— Он не ко мне, он к Викентию.

— Не играет рояли. Ты, пока я с Сашурой беседую, на месте сиди. Можешь понадобиться.

Сашура курил длинную сигарету, когда, со стуком выдвинув стул, за его стол присел саженный стопроцентный мэн.

— Тоскуете? — осведомился мэн.

Сашура тренированно и многообещающе улыбнулся и загасил сигарету.

— Теперь нет.

— Совсем-совсем? — игриво спросил Сырцов.

— Совсем-совсем, — подтвердил Сашура.

— И даже по Викентию?

Удар, конечно, был ниже пояса. Но Сырцову некогда было. Сашура в растерянности извлек из пепельницы недокуренную сигарету и вертел ее в пальцах. Сырцов взял со стола зажигалку и услужливо поднес огонек. Сашура вернул окурок в пепельницу, извлек из пачки целую сигарету и, сильно втягивая щеки, энергично прикурил. Успокоился слегка, откинулся на спинку стула, не кокетливо уже, а внимательно разглядывая Сырцова.

— Что вы знаете о Викентии?

— Ничего, кроме того, что он ваш друг.

— И ваш, если вы о нем спрашиваете.

— Я вовсе не спрашиваю. Я упомянул, так будет точнее.

— Но упомянули в связи с чем? — И опять разволновался Сашура. — Вы знаете, где он сейчас? Ради бога, скажите все, что вы знаете!