Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

— Я же предупреждал: кастрирую. А я свое слово держу.

Бугай ни хрена не понимал, только страдальчески морщился. Двое мужиков, не совсем соответствующего сейшену возраста, прорвались к бугаю, помогли ему подняться. Один из них — заграничного лоска господин — вежливо поинтересовался у лидера:

— А вы, наверное, в юности неплохо в футбол играли?

— Я и сейчас юн, — отбрехнулся лидер и вдруг присмотрелся: — Нешто сам великий футболист Константин Ларцев? Какая честь!

Экзальтированный рокер мир воспринимал по-своему: раз он сам великий, то и… великий тряс руку великому.

А наблюдавший сверху эту прелестную картину генерал узрел напарника знаменитого футболиста, радостно заблажил в микрофон:

— Василий, а ты как сюда попал?! — и наклонил микрофон к только что узнанному Василию, чтобы общественность слышала ответ.

— Случайно узнал про вашу премьеру и вот решил на вас посмотреть…

— И себя показать! — перебил полковника генерал. И обратился к аудитории: — Хотите увидеть Героя России, ветерана Чечни, полковника Корнакова?

К неизменному «ууу-у» присоединился — американизация — одобряющий свист.

— Требуют, Вася, тебя требуют! Давай-ка к нам! — Генерал протянул руку. Но не нужна поддержка полковнику Корнакову. Легко коснувшись рампы одной рукой, он без усилий взлетел на эти жалкие полтора метра, выпрямился и повернулся лицом к полю. Зря беспокоился тот невидимый собеседник насчет его уменья носить штатский костюм. Легкая куртка поверх яркой футболки, легкие светлые брюки, легкие изящные мокасины. Не заграничный пижон вроде его дружка — футболиста, — лихой, чисто московский раскрепощенный плейбой.

— Теперь, Алексей, ты по сценарию должен спросить: «Ну как мы тебе понравились?»

Генерал ошарашенно молчал, полковник терпеливо ждал, а Иван Гордеев яростно зашептал стоявшему поблизости Степану Евсееву:

— Что он несет?! Он же нам все провалит!

— Терпи, коза, а то мамой будешь, — тихо откликнулся явно веселившийся Степан. Не дождавшись ответа от генерала, полковник, подмигнув ему, приступил к общению со зрителями и слушателями:

— В общем-то, я за генерала уже задал себе вопрос. Как говаривал начальник курса пехотного училища, обращаясь к нам, курсантам. Сейчас я задам вам несколько вопросов и сам на них отвечу. По плану, разработанному нашими советчиками — политтехнологами, я должен изображать из себя некий рояль в кустах. Этакого простака, попавшего случайно на это собрание и вдруг обнаружившего среди руководителей новой партии старого друга…

— Решили нам уши причесать? — осведомился небитый еще тенор.

— Я бы не сказал, — миролюбиво возразил Корнаков. — Действительно, я новичок в «Молодой России», действительно, из руководства я знаю только генерала Насонова, действительно, я хотел услышать сегодня от представителей партии о перспективах, методах и идейной направленности нашей работы. Вроде и не особо наврали бы по этому плану. Но… Я сегодня увидел вас, молодых, и понял: любая преднамеренность, любая искусственность, любое, даже легкое, педалирование здесь, перед вами, будет выглядеть фальшивым спектаклем. Я ознакомился с разработанной хорошими головами программой «Молодой России». Дай нам Бог воплотить ее в жизнь. Мы надеемся сделать это с вашей помощью.

— Теперь с другой стороны загруз идет, — не унимался тенор.

— Молчать! — разнесся над полем офицерский рык Корнакова. И был рык столь впечатляющ, что замолк не только тенор. Замолкли даже перманентно журчавшие девицы. Подержав паузу, полковник снова заговорил: — У меня маленькая надежда, что среди вас есть те, кто служил под моим командованием. Солдаты, ко мне!

Сквозь толпу двинулся один человек. Сначала он продирался сквозь плотные ряды, потом ему устроили проход к сцене.

— Острецов, кажется? — неуверенно полуузнал его Корнаков.

— Так точно, товарищ полковник, — подходя, доложился Острецов.

— Ты один?

— С Груниным договорились, но он не успел. В рейсе.

— Лезь сюда, — приказал полковник, и Острецов безропотно взобрался на помост. Корнаков обнял его за плечи и спросил:

— Я тебе когда-нибудь врал, Острецов?

— Как можно, товарищ полковник! — даже обиделся Острецов.

— Я хоть раз обманул полк, в котором мы служили?

— Быть этого не могло!

— Я могу наврать этим людям? — Корнаков кивком указал на поле.

— Никогда, товарищ полковник.

— Скажи им об этом.

— Стесняюсь я говорить. Да они и так все поняли, — пробормотал Острецов и вдруг ясным голосом спросил: — А можно я тонконогому фрею, который про загруз, хрюкальник начищу?

Хохотали на поле, смеялись на сцене. Степан Евсеев пошептал в ухо улыбавшемуся Гордееву:

— Это тебе не политшоу, поставленное по сценарию интеллектуала-имиджмейкера в узеньких очочках. Эта штука посильнее «Фауста» Гете.

Острецов попытался было смотаться, но был остановлен распоряжением старшего по званию:

— Со мной здесь постоишь. Все-таки родная душа рядом будет. — И добавил, вспомнив о своем попутчике: — И Костю Ларцева позови, он тоже из сочувствующих. Ты помнишь бывшего футболиста, Острецов?

— А то!

— Ларцев, давай-ка к нам, — вышел наконец из ступора генерал. — И без разговоров.

— А надо? — осведомился Константин.

— Вам уж не знаю, а нам надо позарез! — Насонов вновь обретал форму.

— Надо — так надо, — повиновался футболист и запрыгнул на эстраду.

Спонтанно организовалась на сцене разномастная команда Гордеева, который радостно и в полный голос (шум такой стоял, что было не до шепота) объявил:

— Степа, полковник Корнаков — замечательная находка для нас!

Но тут к нему обратился генерал:

— Иван, теперь и тебе пора к микрофону! — А слушавшим объяснил: — Друзья, мой заместитель, самый молодой профессор России Иван Гордеев, сейчас вкратце изложит вам нашу программу, наши планы, наши цели на ближайшее будущее. Он у нас самый умный. Иван, давай!

Иван поправил галстук и обеими руками вцепился в стояк микрофона. После Корнакова приходилось менять тональность и манеру общения с аудиторией. Генерал кое-как вывернулся. Теперь очередь профессора.

— После того, что устроил вам… да и нам… наш новый друг полковник Корнаков, каждому следующему за ним оратору волей-неволей придется, хоть в малой степени, соответствовать тому темпераментному и искреннему тону, который задал он. Особенно трудно будет сделать это мне. Я буду говорить о важных, мудреных и скучных вещах: о политике, об экономике, о государственном устройстве. Смиритесь и терпите. Я постараюсь уберечься от профессионального многословия и попытаюсь уложиться в десять минут. Только тезисы, друзья, только тезисы! Те, кто пожелает ознакомиться с нашей программой всерьез, могут получить ее при выходе после концерта. А сейчас давайте решать: хватит ли вас на мои тоскливые десять минут?