Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

Не рвался уже на волю господин Убежко. Он хотел знать расклад.

— Это каким же образом?

— Обыкновенным. На пол и сапогом.

— Сапожник без сапог. Ты ничего не сумеешь доказать.

— Малость напрягусь — и докажу.

— Что ты можешь предъявить? Рассказы так называемых потерпевших? Обвинения мифических заказчиков? А я скажу, что все это преднамеренная ложь и напраслина. Слова против слов.

— Формулировка-то уголовная. Отчасти ты прав, к сожалению. Явных улик, может, и не хватит для суда присяжных. Но, как сказал еще один поэт, «есть Божий суд, наперсники разврата! Есть грозный судия, он ждет!..».

— Я пока на встречу с Богом не тороплюсь. Пусть ждет!

— Цитата, безбожный Слава, иносказательна. Даже эвфемистична.

— Какие у нас высокообразованные сыскари!

— Во-первых, не у вас, а у нас. А во-вторых, я общаюсь не только с отребьем вроде тебя. У меня и культурные, и порядочные друзья. Но это так, лирическое отступление. Вернемся к суду. Я говорю не о народном суде и суде присяжных. Я говорю о существующем при вашем союзе суде чести, который уже много лет возглавляет один из моих культурных и порядочных друзей.

— Спиридонов?

— Угу. Грозный судия. Он ждет. Он только и ждет, когда я предоставлю улики, недостаточные для суда мирского, но вполне достаточные для суда чести. Этот суд не может определить тебя в кичман, но в его компетенции и возможностях сделать так, чтобы навсегда вышвырнуть тебя из союза и лишить твоей неиссякаемой кормушки. А позор какой, стыдоба какая!

— Что ты хочешь, Сырцов? — спросил сильно полинявший Убежко.

— Задать несколько вопросов. А для плодотворного начала надо было тебя хорошенько напугать. Я тебя напугал?

— Напугал, сволочь.

— Теперь отвечай на вопросы…

— При условии, что дело не дойдет до суда чести, — перебил Сырцова журналист.

— Вот этого обещать не могу. По моему убеждению, рано или поздно твое дело дойдет до суда. До одного из. Могу только сказать: я для этого пока ничего предпринимать не буду. Устроит?

— Задавай вопросы.

— Меня интересует скандал с Марковым у гнездышка геев. Кто тебя подвигнул на сей журналистский подвиг?

— Интуиция и удача.

— Ну-ну. — Сырцов понял, что для обстоятельного разговора следовало бы и остановиться. Он примолк, чтобы, миновав мост над железнодорожными путями и приняв вправо, пристроиться на стоянке у Ваганьковского кладбища.

— Убьешь и сразу похоронишь? — решился сострить Убежко.

— Много чести. — Сырцов повернулся к нему, закинул правую руку на спинку сиденья. Не то был готов обнять журналиста, не то придушить. — Тебе шутить еще рановато. И кончай гнать мульку насчет интуиции и удачи.

— А ты конкретные вопросы задавай.

— Принято. Когда и кто сообщил тебе о возможном посещении Марковым голубого борделя?

— За два дня до этого мне позвонили по телефону и предупредили, что Марков будет в этом доме тогда-то и тогда-то. Ну и попросили устроить этот спектакль.

— Откуда тому, кто звонил, было известно, что готовится облава?

— Не знаю. Но думаю, они-то и известили милицию.

— Они, — повторил Сырцов. — Звонивший и тот, кто тебе аванс доставил?

— Деньги в конверте в первый же вечер были опущены в мой почтовый ящик.

— Волосатого пидара Валентина они тебе подарили?

— Нет. Его подыскал мой знакомец из дамского журнала. Ему легче, он сам голубой.

— Значит, весь спектакль ставил ты, — огорчился Сырцов.

— За это и платили.

— Окончательный расчет опять через конверт в почтовом ящике?

— Именно.

— А ты не пытался узнать, кто они?

— Зачем? Я сделал дело, мне честно его оплатили.

— Честно, — усмехнулся Сырцов, откинулся в кресле и закрыл глаза.

— Еще вопросы есть? — Убежко демонстративно глянул на часы. — Я опаздываю.

— Будем считать, что ты не особо соврал.

— Соврать я мог бы и правдоподобнее.

— Ладно, поехали. Но на будущее посоветую: аккуратнее шали, Убежко. А то не убежишь.

Довез репортера до стеклянного дома на Зубовский, свернул на Комсомольский, переулками добрался до Плющихи, а там рукой подать до Садовой-Сенной, где во дворе старинного дома в пристройке находился его офис. На его дверях была скромная вывеска с теми же, что и на визитке, словами: «Консультант по юридическим вопросам Г.П. Сырцов».

В предбаннике и кабинете был полный порядок. Расставлено все по надлежащим местам, прибрано как ему надо, на блестевшем стекле письменного стола — ни пылинки. По-татарски чистоплотная дворничиха Фатима добросовестно отрабатывала ту сотню баксов, которую он платил ей ежемесячно. На улице только слегка смеркалось, в дворовом колодце были сумерки, а здесь, в кабинете с маленьким оконцем, совсем стемнело. Он сел за письменный стол и включил эргономичную бронзовую лампу под зеленым стеклянным абажуром-кирпичиком. Уютно стало в кабинете. Но на душе было все наоборот — неуютно и тоскливо. Не приходилось сомневаться, что этот змееныш не врал. Такой ради своей безопасности и развеселого благополучия готов заложить кого угодно. Просто некого ему было закладывать. В глубине души он, Сырцов, подозревал, что Убежко могли использовать втемную, но все же теплилась детская надежда: а вдруг?! Лажанулся опытный сыщик Сырцов, лажанулся.

Он встал из-за стола, прошел к сейфу, открыл его. Не секретные материалы, не вороненый пистолет, не гранату — извлек из стального чудища припасенную на черный день бутылку виски «Джек Даниэл» и круглую коробочку плебейского плавленого сыра «Виола». Вообще-то, он предпочитал водку, но сам род его деятельности заставлял употреблять виски и коньяк. От них пахло меньше. Подходящей водицы под рукой не было. И льда тоже. Он стоически употребил напиток неразбавленным. Принял первые граммов сто. Не удовлетворили они его, не успокоили. Подождал, а потом еще сто пятьдесят. Сидел в предвкушении освобождения, и оно пришло. Самое время позвонить Деду, но пока не хотелось. Решил позвонить из дома.

Джип не торопясь спустился на Саввинскую набережную, чинно проехал под Бородинским мостом на Смоленскую и опять же осторожно въехал в свой переулок. Гаража у него не было, он ставил машину на небольшом предподъездном островке. Соседи терпели, потому что любили за вежливость.

Он загнал «чероки» поближе к решетчатому забору, вылез, захлопнул дверцу, пискнул ключом защиты и направился к подъезду. Ступив в предподъездную освещенность, он услышал вибрирующий то ли от страха, то ли от ненависти голос:

— Сырцов!

Тут же прозвучал выстрел. Еще не зная, цел он полностью или уже слегка потревожен пулей, Сырцов кинул себя на землю и, перекатываясь по своей оси, вырвал из сбруи кольт. Человек по ту сторону света нервно палил. Сырцов замер в ночной тени и считал выстрелы. Раз, два, три. Человек осторожно шагнул в свет и оказался Хунхузом. Вот тогда и выстрелил Сырцов. Он целился в голову Пая и попал в голову Пая. Иного выхода не было. Только на поражение. Тишина. Но на несколько секунд. Тишину разорвал отчаянный женский крик, донесшийся сверху, с его двенадцатого этажа: