Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

— Нас убивают по отдельности… — Правой рукой держась за стойку микрофона, Иван окровавленной левой сделал широкий объединяющий жест, жест взаимного братства со всеми пятьюдесятью тысячами. — Но всех не убить! Василий только что говорил нам о созидании, как о главном смысле нашей борьбы. Но мы все сегодня убедились, что созидания не может быть без разрушения явных и тайных преград, которые стоят на нашем пути… — Его сильно качнуло, и он опять прижал левой рукой простреленный бок. — Разрушить эти преграды, взять их замаскированные крепости, из амбразур которых скоро полетят не только пули, но и ядовитые стрелы — стрелы предательства, стрелы клеветы…

Микрофонный стержень еще помогал ему стоять, но и правая рука стала слабеть. Он медленно опускался на пол.

Сначала глухо и вразнобой, а затем все ритмичнее и отчетливее огромное поле единогласно и зловеще заговорило скандированием:

— Гор-де-ев! Гор-де-ев!! Гор-де-ев!!!

Наконец-то Ивана подхватили под руки и повели к кулисе, от которой уже бежали навстречу трое в белых халатах.

…Под рев толпы сквозь пятисантиметровую щель на помятую траву эстрадного подполья, присыпанную опилками и стружками, бесшумно скользнул некий предмет. Не подпрыгнул, не отпрыгнул — тяжелый. Сырцов протянул руку и больше ощупал, чем рассмотрел его: в подполье царила плотная сумеречность. Но ознакомиться как следует с гибридом пистолета и обреза ему не удалось. Там, наверху, со всех сторон гремело бесконечное: «Гордеев, Гордеев, Гордеев!» Глаза, пообвыкшие к сумеркам, сразу же отметили на мгновение появившееся светлое пятно от слегка приподнятого куска матерчатой занавески, скрывающей низ эстрады. Пятно исчезло, но возникла почти невидимая тень, которая приближалась, превращаясь в силуэт. Силуэт шел по единственному здесь ориентиру: светящаяся щель в потолке. Сырцов неслышно откатился в сторону, извлек из сбруи свой «баярд» и ровным нормальным голосом распорядился:

— Дуру на землю, а руки за голову.

Силуэт шумно развернулся на голос (Сырцов успел сделать еще три оборота) и трижды выпалил по месту, откуда принеслись страшные слова. Через глушитель, стервец. Ничего не оставалось делать, и Сырцову пришлось стрелять дважды, целясь по смутным ногам. Тоже через глушитель. Силуэт исчез, потому что человек упал. Сырцов завернул огнестрельное ноу-хау, выпавшее из щели, в носовой платок, засунул в карман куртки и тремя прыжками вправо, влево, вправо — добрался до лежавшего человека. Человек не смог дотянуться до своего пистолета — тот отлетел метра на два.

— Куда я тебя? — сочувственно поинтересовался Сырцов.

— В обе ляжки, гад!

— Вот и хорошо! — обрадовался Сырцов. — Значит, суставы целы. В тюремной больнице тебя мигом поставят на ноги. А теперь перекатывайся на живот, я тебе ручонки сзади закую.

…Трое спецназовских волкодавов, привалясь спинами к кирпичной кладке, покуривали, отрешенно глядя в никуда. Смирнов, впервые видя такое, с любопытством разглядывал пояс шахида.

— И взорвал бы себя? — спросил он у запеленутого кавказского друга Арсена.

— Если бы раньше заметил засаду, — ни на кого не глядя, ответил тот.

— Тебя разметало бы на кусочки в любом случае. — В руках у Смирнова был уже другой прибор. — Альберт поставил машинку на твой второй выстрел.

— Все русские — продажные свиньи.

— Как вы там себя называете? Волки? Тогда ты — продажный волк. За сколько тебя купили, чтобы ты свою любимую чухонку под пули поставил?

…У микрофонов стоял злой, как ротвейлер, Степан Евсеев и бешеными глазами рассматривал бушевавшее стадо бизонов. Он несколько раз поднимал руку, прося у них слова, но рев: «Гордеев! Гордеев! Гордеев!» продолжался. Тогда Степан заорал в микрофон, и голос его перекрыл все шумы:

— Я хочу говорить! — Толпа притихла. Он добавил насмешливо: — Недолго. Но произнесу значительно больше слов, чем вы в своем реве.

Ор утихал. Решили слушать.

— Я начну с того, что говорил вам Василий Корнаков. Наша партия организовалась для того, чтобы мирным путем созидать, создавать, строить нашу страну, наше, наше с вами государство, нашу молодую Россию. Если в ваших душах и сердцах остается только ненависть и ярость, то, уж извините, без вас. Все, речь моя окончена. Митинг объявляется закрытым. Попрошу органы правопорядка, отвечающие за безопасность всех участников, по возможности соблюдать этот правопорядок. — И уже опять на крике: — Люди, думайте! Прошу вас думать, люди!

Полковник Махов, элегантный, как законодатель мод XIX века лорд Брамалл, стоя у торца заседательской, покрытой зеленым сукном кишки, официально, но и доверительно обратился к руководству партии «Молодая Россия», сидевшему вдоль этой кишки. Присутствовали все, за исключением Корнакова и Веремеева. Даже раненый Гордеев. На гостевых стульях у стены сидели Смирнов и Сырцов.

— Я попросил собраться здесь, в вашем центре, господа…

И опять неугомонный Степан Евсеев:

— Чтобы сообщить пренеприятное известие…

— Ревизор уже уехал, Степан… э-э-э…

— Марксэнович, — подсказал Евсеев. — А кто приехал?

— Приехал я, приехали Александр Иванович Смирнов и Георгий Петрович Сырцов. Но я сейчас уеду, у меня неотложные дела, а они останутся. Ваше право отказаться от беседы с ними, но я очень прошу вас выслушать их.

— Эта беседа будет иметь официальный статус? — сухо поинтересовался Илья Воскресенский. Махов выдал акулью улыбку.

— Никоим образом. Официальные беседы будут со мной. И разрешите откланяться. Я спешу.

Махов ушел. Викинг Олег оглядел сидевших за столом и решил:

— Иван, ты теперь у нас за главного. Твое слово.

— Не напрасно же эти люди к нам приехали. Пусть говорят. — Гордеев повернулся к гостям и болезненно поморщился: отозвалась рана в боку.

— Пусть говорят — это в какой-то песенке или оперетте, Ваня, — уточнил Степан Евсеев. — Тактичнее и естественнее надо бы сказать: мы хотим и готовы вас выслушать.

— Ты прав, — легко согласился Гордеев. Он глянул на Смирнова. — Начнете вы, Александр Иванович?

— Ага, — по-простому согласился Дед. — И начну с дурацких вопросов именно к вам, Иван Всеволодович. Говорят, что Иваном вас мама назвала в честь своего любимого брата — Ивана Вадимовича Курдюмова. Правда ли это?

— Правда, — небрежно согласился Гордеев.

— Говорят, что вы учились в одной школе с Никитой Марковым, правда ли это?

— Был грех. Только он салажонок, на четыре года моложе меня.

— Говорят, что Вячеслав Григорьевич Веремеев был в охране работника ЦК КПСС Ивана Вадимовича Курдюмова, вашего дяди, который, став крупным бизнесменом, так сказать олигархом, сделал его на некоторые время начальником службы безопасности своего концерна.