Билл Белинджер - Самая долгая секунда

— Согласитесь, что не часто приходится находить на улице человека с перерезанным горлом. Особенно если на нем из одежды только пара ботинок, — сказал он, ни на кого не смотря.

Вдруг он пристально посмотрел на меня. Он производил впечатление человека очень эмоционального и безжалостного. Его карие близко посаженные глаза смотрели на меня холодно и неприязненно, во взгляде читалось любопытство и тщательно скрываемая ярость.

Я посмотрел на него и остро почувствовал его враждебность по отношению ко мне. Но я никак не мог себе этого объяснить. Этот человек представлял для меня опасность, но я никак не мог понять почему. Мне было совершенно непонятно, чем могли его заинтересовать мои личные проблемы. Ведь в конце концов жертвой был я. Может быть, я сам себя ранил, но даже если и так, разве это касалось его каким-нибудь образом?

Наконец он отвел взгляд и посмотрел на доктора Минора.

— Доктор, часто ли вы находите на улице человека с перерезанным горлом и тысячедолларовой банкнотой в ботинке?

— Не часто, — ответил тот.

Сантини пожал плечами.

— Доктор говорит, что не часто, — сказал он. — Что касается меня, то я еще ни разу не сталкивался с таким случаем. — Он опять посмотрел на меня. — Ваши ботинки мало что говорят. Мы попробовали выяснить их происхождение. Это хорошие дорогие ботинки. Сотрудник полиции не может себе позволить купить такие.

— А что с отпечатками пальцев? — спросил доктор Минор. — И этот старый шрам на спине?

— Да, да. Отпечатки пальцев и старый шрам, — ответил Сантини, как будто что-то вспомнил. — Мы искали в нашем собственном архиве и не нашли там его пальчиков. Потом мы сделали запрос в ФБР и тоже получили отрицательный ответ. Теперь уже сделаны запросы в архивы армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил. Возможно, там найдется что-нибудь. Но пока ответа мы еще не получили. — Он опять посмотрел на меня испепеляющим взглядом.

— Мне кажется, вы притворяетесь, — сказал он. — И я не верю вам ни на йоту. Уверен, что вы симулируете потерю памяти. Я придерживаюсь указаний врача и не заставляю вас пока говорить. Но вам не удастся внушить мне, что вы совершенно ничего не можете вспомнить. Вы наверняка что-то скрываете.

— Я не думаю, что он что-то скрывает, — возразил доктор Минор. — Симулировать потерю памяти очень трудно.

Теперь я понял, почему Сантини относился ко мне с недоверием. Но этот человек совершенно не интересовал меня, и, кроме того, у меня не было возможности поговорить с ним об этом.

— Женщина утверждает, конечно, что никогда вас раньше не видела, — продолжал Сантини задумчиво.

Женщина? Какая женщина? О ком он говорит?

Детектив снова пристально посмотрел на меня. Я пошевелил губами и произнес беззвучно:

— Кто?

— Женщина, которая вас нашла?

Да.

— Ее зовут Бианка Хилл. Говорит ли вам что-нибудь это имя?

Нет.

— Насколько я знаю, это хорошая и порядочная женщина. Она нашла вас на пороге своего дома. Вы были в крови. Она вызвала полицию, затем присела около вас на корточки, зажала пальцами вашу рану и сидела так до тех пор, пока не приехала скорая помощь.

Сначала я думал, что от смерти меня спас доктор Стоун, сделав срочную операцию. Теперь я узнал еще, что какая-то женщина по имени Бианка Хилл сидела на пороге своего дома и спасала меня от смерти от потери крови. Зачем?

Сантини наконец закурил.

— Я ухожу, — сказал он. — Но мы еще побеседуем с вами. Пока у вас еще постельный режим.

В этот день после обеда Меркле выписали из больницы. Перед уходом он записал мне свой адрес и телефон и попросил, чтобы я позвонил ему. После того как он ушел, в палате стало тихо, но я не скучал по нему. Я лежал и думал. Я вспомнил многое, но никак не мог увязать это в одно целое и вписать каким-то образом в свою жизнь. Я знал, например, что и прежде бывал в Нью-Йорке. Я знал Пятую авеню и Таймс Сквер. Но никак не мог вспомнить, жил ли я когда-нибудь в Нью-Йорке постоянно.

Эти размышления привели меня снова к мысли о том, как же меня все-таки зовут. Пабло Пикассо. Чарльз Линдберг, Колонел Херстман… Стоп.

Я медленно повторил про себя имена. Пикассо был художником, Линдберг — летчиком, Херстман… Кто такой Херстман?

Имя Колонел Херстман было мне также хорошо знакомо, как и остальные имена, но я не знал, кто это и откуда я знаю это имя.

Это имя было прекрасно знакомо мне. Я, правда, никак не мог связать его с каким-то определенным человеком. Иногда у меня появлялось чувство, что этот человек существовал в каком-то другом измерении и отделен от меня временем, пространством и воспоминаниями.

Нового пациента в палату мне положили не сразу. Ночами меня постоянно мучил все тот же кошмар. Опять я был в том же темном помещении. Из угла шел тусклый свет. Я стоял и ждал, что кто-то появится. Во время ожидания капли холодного пота выступали у меня на лбу. Во сне это ожидание неизвестного человека длилось целую ночь. Но ничего так и не происходило. Но когда я просыпался, я чувствовал, что то, чего я так страшно боялся, в один прекрасный день обязательно произойдет.

Полицейские машины с включенными фарами и полицейские, прибывшие в два часа ночи на место происшествия, разбудили узкую улочку. Полицейские с трудом сдерживали любопытных. Горман, сотрудник медицинского следственного бюро, тщательно осматривал труп, не изменяя, однако, его положения. Действия Гормана были скрыты от глаз толпы переносной брезентовой ширмой.

Недалеко от Гормана стояли Бурровс и Йенсен и терпеливо ждали предварительных результатов медицинского осмотра. Окончательный результат осмотра мог быть получен лишь в лаборатории.

Бурровс сказал:

— Это непохоже на сексуальное преступление, хотя труп совершенно раздет.

— Если не считать ботинок, — сказал Йенсен. — Интересно, почему с него сняли все, а носки и ботинки оставили?

Из дома, перед которым они стояли, вдруг раздался пронзительный женский крик. Бурровс вздрогнул.

— Проклятье, это невыносимо, — сказал он.

— Да, — задумчиво сказал Йенсен. — Это женщина, которая его нашла. Горман сделал ей успокоительный укол, но он еще не подействовал.

— Мы должны завтра утром поговорить с ней, — сказал Бурровс.

— Обязательно. Если, правда, нам повезет. Потому что утром наверняка подключится ее лечащий врач и не подпустит нас к ней как минимум в течение недели.

Крик затих в ночи.

Бурровс продолжал.

— Вы думаете, что ботинки оставлены на трупе со смыслом? Как символ?

— Может быть. Помните парня — как же его звали? А, вспомнил. Клинтон. Он задушил трех женщин и использовал при этом каждый раз пару дымчато-серых чулок.

Бурровс сказал задумчиво:

— Может быть, и так. Но, может быть, это было сделано для того, чтобы усложнить опознание.