Буало-Нарсежак - Морские ворота [сборник]

– Там я узнала, что вы специалист по лечебному массажу… Даже в этом ей повезло… Да она и всегда была удачливой. Хотя мне не следует так говорить после того, что случилось… Как она?

– Неважно, – намеренно резко ответил ей Дюваль. – Совсем неважно… Весь правый бок парализован… говорить она не может… все еще слаба… В общем, калека.

– Ах, Рауль, как мне вас жаль!

Дюваля передернуло.

– Ведь вы позволите мне звать вас Раулем? – продолжала она. – Как же вы справляетесь?

Они неторопливо шли по аллее к крыльцу. Она быстро, словно хищная птица, высматривающая добычу, оглядела дом и сад.

– У меня весьма преданная служанка.

– Я ведь могла бы вам помочь… Когда такое несчастье, нечего ворошить прошлое, верно?

– Я вам очень признателен, но еще какое-то время ей придется избегать любых потрясений… Доктор запретил строго-настрого… Никакого шума, никаких посещений.

– Даже для родной сестры?

– Вот именно… Вы ведь не знаете… Она все еще очень, очень тяжело больна… Из-за пустяка у нее может подскочить температура.

– Стоило мне тащиться в такую даль… – обиженно протянула она.

– Если бы это зависело только от меня, – продолжал Дюваль, – я бы вас тут же провел к ней. Как же иначе? Но она мне этого никогда не простит… Знаете, почему?

Он наклонился и прошептал ей на ухо:

– Она считает себя обезображенной… На виске у нее еще осталось несколько шрамов и волосы пока не отросли: часть головы пришлось выбрить наголо, чтобы сделать перевязку.

В черных глазах Терезы блеснул и тут же погас радостный огонек.

– Вероника всегда была гордячкой, – сказала она, – неудивительно, что теперь она не желает никого видеть.

– Прибавьте к этому, что она сильно исхудала. К тому же она в полном сознании, что только усугубляет положение. Она и меня-то еле терпит.

– Она совсем не говорит?

– Нет. Только делает знаки левой рукой. По существу, она отрезана от мира… Зайдете на минутку?

Они поднялись по ступенькам и остановились в прихожей.

– Я снял этот дом, – снова заговорил Дюваль, – потому что он стоит на отшибе. Соседей у нас нет. Машины почти не проезжают. Здесь тихо, как в больнице.

– Дом сдавался со всей обстановкой?

– Да.

– Вам это, наверное, недешево обходится.

– Приходится идти на жертвы… Вот гостиная.

Он распахнул дверь. Войдя, она тут же заметила фотографию на круглом столике.

– Да это же Фабьена! – воскликнула она. – Никуда от нее не денешься.

– Разве вы с ней знакомы?

– Вы спрашиваете… Еще бы! На свое несчастье.

– Присаживайтесь и расскажите мне все по порядку.

Она одернула юбку, чтобы та не смялась, и осторожно присела на диван.

– Только не говорите мне, что вы ничего не знаете!

– О чем вы?

– Разве Вероника не рассказывала вам, из-за чего мы с ней поссорились?

– Она избегала разговоров на эту тему.

– И правильно делала. Надо вам сказать, что Веронику вырастила я. Мать вечно болела. Она умерла от туберкулеза. Я пожертвовала всем ради этой девчонки. Она ведь меня на тринадцать лет младше, ну, я и относилась к ней как к дочери. Характерец-то у нее не из легких, ну да мы кое-как ладили. А потом она познакомилась с этой Фабьеной. И прямо влюбилась в нее… Только не подумайте ничего такого! Вероника – вполне нормальная женщина. Я просто хочу сказать, что она восхищалась Фабьеной до неприличия… Только и говорила об этой Фабьене… И во всем стремилась ей подражать. Но, на беду, у той водились денежки, а у нас-то не густо… Ведь я работала, мсье.

Она вынула носовой платок и теперь комкала его в руке, являя собой живую картину скорби.

– И давно они так дружат?

– Уже много лет! Вам, Рауль, трудно себе представить, что это такое. Извините меня, я говорю то Рауль, то мсье… Как только все это вспомню, просто голова идет кругом. Стоило Фабьене купить себе браслет, как Веронике хотелось точно такой же. Фабьене нравилась какая-то книга, и Вероника сходила от нее с ума. Ну, а меня они и знать не хотели. Я ведь не их поля ягода. Фабьена приглашала Веронику на вечеринки… Вы ведь понимаете, что это такое. Вероники никогда не бывало дома. Она возвращалась Бог знает в котором часу. Так она и познакомилась со своим мужем… с первым… Шарлем Эйно… Он был вроде как помещик, намного старше ее… Мсье якобы занимался скотоводством. Уйму времени он проводил в Америке…

– В Америке?

– Ну да, в Америке. Нет, вообразите себе!.. Он садился в самолет, как я сажусь в такси… впрочем, я никогда не беру такси… Слишком дорого. Вероника мне об этом рассказывала нарочно, чтобы позлить. «Чарли в Нью-Йорке» – так она говорила. Тогда они обе помешались на этом типе. Чарли то, Чарли се… Чарли купил Мятного Ликера. Чарли купил Ночную Красавицу… Это значит, лошадиные клички. А вы сами, Рауль, играете на скачках?

– Никогда не играл.

– И правильно делаете. Вижу, что вы разумный человек.

– А этот мсье Эйно был очень богат?

– Откуда мне знать? Я-то всегда как говорю: в таком деле, как у него, честным путем много не заработаешь…

– А Фабьена… она замужем?

– Нет, насколько я знаю. Но ведь мне они говорили только то, что хотели. Да я по сию пору уверена, что они с ним… ну, вы понимаете?.. Ведь из-за чего-то Вероника с ним развелась… И это очень быстро произошло, можете мне поверить.

– Но тогда бы подруги поссорились. Вы так не думаете?

– Ах вот вы о чем… Мне это тоже приходило в голову… Ну а что, если мы с вами отстали от жизни, бедный мой Рауль?

Теперь она улыбалась, радуясь, что ей удалось заронить зерна сомнения в душу Дюваля. Почти умиротворенно она продолжила:

– Когда я поняла, что Веронике я больше не нужна, я устроила свою жизнь. Пора было и о себе подумать, как вы считаете?.. Вот я и вышла за славного парня и перестала видеться с сестрой. Да она и не пыталась меня удержать. Какое там! Между нами, только честно, – заметьте, что я не люблю лезть не в свое дело, – но скажите, разве вас она сделала счастливым? Ведь нет?.. Она же страшная эгоистка!.. К тому же, наверное, между вами всегда стояла Фабьена.

Она не спускала с Дюваля своих черных глаз, в которых, словно угли, тлела злоба.

– Да нет, – отозвался Дюваль, – Фабьену я и в глаза никогда не видел.

– Ну так скоро она даст о себе знать, будьте уверены. Вас не так легко найти, уж я-то знаю. Но она что-нибудь придумает; и вам еще повезет, если она не посеет между вами раздор. Хотя, конечно, калека…

У нее вырвался короткий сухой смешок.

– Вряд ли ей теперь вздумается кому-то подражать!

Спохватившись, она тут же добавила проникнутым печалью голосом:

– Как мне жаль ее, бедняжку.

– Что-то я не совсем понял, – признался Дюваль, – отчего эта Фабьена имела на нее такое влияние?

– Ну, вы ведь мужчина. Вот вам сразу и лезет в голову: друзья, товарищи… А будь вы женщиной, вы бы знали, что такое безнадежное соперничество. Для Вероники Фабьена была как бы образцом для подражания.