Томас Рюдаль - Отшельник

– Где мобильник? – перебил его Пондюэль.

– Я подумал, что лучше искать на компьютере. Там экран больше.

– Где компьютер?

Эрхард опустил глаза. Пондюэль фыркнул.

– Можешь купить у меня, – хохотнул Кормак. – Значит, тебе нужно залезть в компьютер. И тебе нужна помощь? – Кормак засмеялся.

Эрхарда уже тошнило от его смеха. Почему все всегда думают только о себе? Почему никто не может просто помочь, ничего не прося взамен?

– Ладно, забудьте, – сказал он. – Я только спросить хотел. Просто я больше не знаю никого, кто разбирался бы в компьютерах. И знакомых школьников у меня нет.

Кормак встал.

– А ты попроси Луису Гладес, – посоветовал он.

– Кто это?

– Она преподает на компьютерных курсах в Пуэрто. Живет здесь же, в городе. Во всяком случае, здесь живет ее мать. Говорят, Луиса очень умная. Месяц назад она купила у меня компьютер и сама собрала себе нужную комплектацию.

– Наверное, она дорого берет. Мне не нужен эксперт, просто человек, способный найти фотографию.

– Да нет, она отзывчивая. Может, она и вас чему-то научит. У меня нет ее телефона, но вы можете без труда его найти.

Эрхард нахмурился:

– Гладес?

– Ее мать – парикмахерша из Акорсадо.

– У нее что, две дочери?

– Нет. Дочь и сын. И дочь зовут Луисой.

– Если тебе нужны пикантные подробности, ты обратился по адресу: Кормак все знает, – хихикнул Пондюэль.

– Совершенно верно, господа! Я – уши, глаза и передвижной коммутатор Фуэртевентуры. С помощью электроники можно даже великих людей заставить сплетничать, как попугаев.

Такие фразочки Кормак отпускал время от времени.

Эрхард не сказал своим собеседникам, что фамилия Луисы – не Гладес, а Муэлас. Он вспомнил, как стоял, возбужденный и жалкий, у двери ее квартиры на улице Палангре. Возможно, она спала голая на красном кожаном диване с бутылкой шампанского между длинных ног, пока над островом Лобос рассыпались гроздья салюта. Тогда в кармане у него лежал палец Билла Хаджи… И вот оказывается, что она – специалист по компьютерам.

Пондюэль начал сдавать карты.

– Смотри не промотай свое состояние, – предупредил его Эрхард, возвращаясь в душный торговый зал и идя по проходу между попискивающими устройствами.

Прежде чем подняться в салон, он какое-то время стоял у крыльца и собирался с духом. В зале подстригали трех девчонок-школьниц; все три сосали леденцы на палочке. Эрхард старался не смотреть на снимок дочери Петры, который висел на стене.

Петра – само радушие; она спросила, на какое число его записать. Эрхард объяснил: сегодня он пришел не для того, чтобы записаться на стрижку. Может быть, в другой раз. Он даже не заикнулся о компьютерах и Луисе – Петра сама начала хвастать дочерью, тем, как та занята. Но это ненадолго, продолжала Петра. Скоро ее дочь выйдет замуж.

– Все понятно. Поздравляю!

– Сейчас я ей позвоню, – сказала Петра, нажимая кнопки на радиотелефоне.

Они с дочерью болтали минут пять; наконец Петра сообщила ей, что одному ее постоянному клиенту нужна помощь – «тому интеллигентному пожилому норвежцу, о котором я тебе рассказывала».

Эрхард смущенно отвернулся. Петра спросила:

– Где вы живете? В Маханичо, да?

– Нет, на улице Муэлье. Шестой этаж. На двери фамилия Палабрас.

Петра продиктовала дочери адрес.

– Когда вам удобно?

– Когда угодно, – ответил он, думая о Беатрис. – Например, завтра после сиесты.

– Луиса пообещала, что зайдет в среду, около восьми вечера.

Эрхард молча кивнул. Петра нажала отбой.

– Может, заодно пострижетесь, раз уж пришли?

Пара американцев остановилась в отеле у парка «Дюны».

Жена жаловалась на ветер:

– Мог бы и предупредить, когда мы бронировали места!

Муж оправдывался, объяснял, что тогда еще ничего не знал:

– На фотографиях все выглядело круто!

– На фотографиях ветра не видно, – возразила жена. – Тебе надо было почитать отзывы или кого-нибудь спросить.

Сразу после сиесты Эрхард поехал домой. По пути заехал в «Гипердино» и купил хлеб, дешевый сыр и газету. Он прочитал ее всю до единой строчки после того, как осмотрел Беатрис – проверил пульс и зрачки; перевернул ее и помассировал руки и ноги, чтобы кровь не застаивалась. Послушал ее дыхание, опустив голову почти к самому ее рту. Но Беатрис не произнесла ни звука. Только хлюпал аппарат искусственной вентиляции легких. Эрхарду казалось, что он знает ее тело так же хорошо, как тело любой женщины, с которой он когда-либо жил или которую любил.

Странно находиться рядом с человеком без сознания. Обычные правила поведения здесь не действуют. Он помыл ее, протер все тело влажным посудным полотенцем. Осторожно. Наблюдал, как поднимается и опадает ее живот, и вспомнил, как сидел рядом с ней на пляже или на террасе на крыше. Когда она делала вдох, ее дыхание, тихое и глубокое, делалось тревожно легким. Лицо тоже казалось бледнее. Он нашел в записной книжке телефон доктора Мичеля Фальяндо. Прошел день. Никаких изменений и улучшений не наступило. Мичель задал Эрхарду разные вопросы. Спросил, двигалась ли она, – и еще многое другое. На все вопросы у Эрхарда один ответ: нет. Пульс стабильный, примерно 61 удар в минуту; аппарат ИВЛ работает нормально. Впервые он услышал сомнение в голосе доктора. Если за следующие сорок восемь часов в ее состоянии не будет никаких улучшений, ее все же придется отвезти в больницу. Без пищи и воды она в лучшем случае проживет три или четыре дня. Кроме того, здесь ее увидит всякий, кто зайдет к нему в дом… Эрхард пробовал передвинуть диван, но без толку. Собственная беспомощность выводила его из себя. Беспомощность – и бездействие. Поэтому он начал устраивать ей лежанку в чулане, помещении с самым высоким потолком.

Если перенести ее на верхнюю полку и закрыть дверь, ее никто не увидит, даже если дверь в чулан случайно откроется. С другой стороны, ему удобнее будет осматривать ее, встав на ящик. Над верхней полкой есть даже розетка; аппарат ИВЛ можно поставить рядом с матрасом. Занимаясь тяжелой работой, он забыл о времени. Он распилил старые рейки и привинтил друг к другу. Нашел в сарае старые доски и перетащил их в чулан. Уложил их на верхнюю полку и вставил рейки. Одна доска оказалась слишком широкой и не прошла в дверь; пришлось отпилить кусок. После того как лежанка была сделана, он принес удлинитель и поставил в изголовье ночник. Потом с трудом поднял на лежанку матрас, на котором раньше спала Алина, и прикрепил его к доскам широкой планкой. В два часа, когда край солнца коснулся гор, он пил коньяк из винного бокала и слушал Гиллеспи по «Радио Муча». Во время очередного выпуска новостей про мальчика не было сказано ни слова. Все жители острова быстро забыли о нем.