Томас Рюдаль - Отшельник

Они смеялись, ползая между осколками цветочных горшков и сломанных досок; он устало положил голову на ее округлый живот. Она не оттолкнула его.

– У тебя дьявольский язык, – прошептала она.

Они снова засмеялись. Измотанный, он не мог ни о чем думать. Оба умолкли. В комнате по-прежнему громко орал телевизор. Сколько прошло времени после того, как он говорил по телефону? Солнце почти скрылось за горизонтом, и маленькая каменная ограда отбрасывала тень на крохотный садик размером с человека. Наверное, жара немного спала.

Он ничего не понимал. Не понимал, за что ему такое счастье. Он готов был полностью подчиниться ей. Она так много ему отдала, хотя он совершенно этого не заслужил.

Кроме того, непонятно, откуда взялось горькое чувство вины по отношению к Беатрис. Все было слишком странно и запутанно, он испытывал отвращение к себе. Что он наделал? Может, все дело в том, что он был с другой женщиной? А может, он чувствовал себя виноватым просто потому, что какое-то время не думал о Беатрис – что для него в новинку. Поры закрываются; он остывает. Он как будто смотрел в витрину на то, как в магазине устраивают распродажу перед закрытием: все цены снижены, все разложено по корзинам. Ужасное зрелище! Он не знал, что делать – и нужно ли ему сейчас что-то делать. Влюбиться в женщину, с которой он только что занимался любовью? Неужели ему мало любить женщину, которую он прячет и за которой упорно ухаживает, невзирая на ее состояние?

Он встал и вошел в дом, не сняв даже футболки. Она осталась в одном нижнем белье. По его одежде не было заметно, чем он только что занимался, если не считать пятна на брюках. Он даже не знал точно, что это. Может быть, просто моча.

– Мне пора идти, – сказал Эрхард.

Войдя в гостиную, он понял: что-то не так. Единственный источник света в комнате – мерцающий экран. На нем идет та же самая детская передача. Аас сидел в кресле, но в телевизор не смотрел. Он смотрел на дверь, не отводя взгляда. Он смотрел на Эрхарда в упор, но трудно сказать, о чем он думает. Он хотел что-то сказать, но с его губ не слетело ни звука. Эрхард не был уверен в том, что они смотрят друг на друга в упор в темноте, но ему казалось, что это именно так. Аас медленно развернулся в кресле. Телевизор его больше не интересовал.

Эрхард вспомнил, что должен отвезти Ааса в «Дом святой Марисы». Поездки с Аасом его всегда радовали, но сейчас перспектива остаться с мальчиком-мужчиной один на один его пугала. Впервые Аас казался ему непредсказуемым, как горилла. Он бросил взгляд в сад; увидел, как Моника встает.

Когда он дрожащими руками отпер свою квартиру, услышал, как соседка внизу дергает дверь. Прошло всего несколько часов с тех пор, как он уехал из дому, а ему казалось, что прошло несколько минут.

Он стоял в дверях спальни и смотрел на крошечный мерцающий аппарат на столе, штатив для капельницы, катетер – они соединены с бесформенной массой под одеялом. Что она тогда произнесла? Даже ее слова вспоминались с трудом, хотя он довольно отчетливо помнил все, что тогда происходило. Ее слова выдавали ее беззащитность – как будто их нельзя произнести, не разломившись пополам. Чем меньше он старался вспомнить ее слова, тем отчетливее слышал их. Он верил, что все так и было… но, может быть, он слышит только то, что хочет слышать? Может быть, он сам хотел бы, чтобы она поговорила с ним?

Повинуясь внезапному порыву, он включил свет и сдернул с Беатрис одеяло. Она лежала на матрасе в спортивном костюме с блестками. Он лег рядом и осторожно оттянул пальцем ее веко. Зрачок пополз в сторону, как оторвавшаяся пуговица.

Ему хотелось позвать ее: «Где ты, Беатрис? Ты здесь?» – но его охватило отчаяние. Неожиданно до него дошел смысл происходящего.

До сих пор ему казалось, что он совершает добрый, альтруистический поступок – спасает ее от смерти, заботится о ней, ждет, когда к ней вернется жизнь. До последнего мгновения он мечтал, как разбудит ее поцелуем, разрушит чары. Но на самом деле то, что он делает, добрым поступком назвать нельзя; он заботился о ней вовсе не ради нее, и счастливого конца не будет. Он поступал так ради себя самого; он готов был многим пожертвовать ради Беатрис, чтобы позже, когда он потребует что-то у нее взамен, она его не отвергла. Он отчаянно стремился подсластить свое существование женщиной, которая в обычных условиях на него бы и не посмотрела. Кроме того, его до сих пор одолевало любопытство. Что означали те слова? И что она скажет ему, когда очнется? Только Беатрис знала, что на самом деле произошло в ту ночь, когда исчез Рауль. И пусть Рауль никогда не вернется, Эрхарду нужно было знать, он ее ударил или произошел несчастный случай. Бежал ли Рауль, чтобы его не обвинили в преступлении, или совершил глупую ошибку, от которой никто не застрахован? Он должен знать. Ему хочется понять человека, которого он считал своим другом, но которого, оказывается, совсем не знал. Кроме того, ему нужно было восстановить уверенность в своей способности судить о людях.

Глядя на ее глаз, он чувствовал себя невероятным эгоистом. Скольким страданиям он ее подверг! Находясь в коме, она каждый день словно расчеловечивается; она все больше и больше отдаляется от той личности, какой когда-то была и какой никогда уже не станет. Близкие и друзья уже попрощались с ней. Только он у нее и остался: жалкий старик, который решил, что она должна жить – ради него, ради его самолюбия, ради его любопытства.

– Прости меня, – повторял он снова и снова. Потом лег на кровать и заснул. Впервые, оказавшись рядом с ней, он не думал о сексе.

Эрхард знал, где работает Аритца. Его контора располагается в Пуэрто, к востоку от района Селос, в так называемом «Парке Оксиденте». Несколько лет назад там никто не хотел ни жить, ни работать, а сейчас все наоборот. Район оккупировали молодые люди с деньгами. Эрхард понятия не имел, чем все они зарабатывают себе на жизнь, но на той улице открылся один из самых дорогих ресторанов в городе, и весь район был заставлен большими, дорогими машинами – многие взяты напрокат. По его мнению, единственной причиной такого расцвета «Парке Оксиденте» может служить великолепный вид. Селос совсем рядом с портом; он окружен автомастерскими, промышленными строениями и складами. Такие же строения окружают с трех сторон и «Парке Оксиденте», зато четвертая сторона выходит на океан. Эрхард направился к комплексу из трех оливковых зданий в форме подковы. Их превратили в роскошные офисы с общей приемной, внутренним фонтаном и залом ожидания, где пахнет свежесмолотым кофе. В кабине панорамного лифта он нажал кнопку пятого этажа; лифт поднялся бесшумно. Эрхард посмотрел сквозь прозрачную стенку на порт и на море.