Борис Руденко - Мертвых не судят

— Саша, ты куда пропал? — услышал он Валин голос.

— Я сейчас, Валюша.

Скрутки, наконец, поддались. Кротов осторожно развернул ткань и не сумел сдержать изумленного возгласа.

— Ты что, Саша?

Кротов спустился с чердака и прикрыл за собой люк.

— Посмотри-ка, что я там нашел!

Он выложил на стол разобранную и густо промасленную двустволку. Отдельно — перевязанную суровой ниткой дюжину патронов, снаряженных в тускло-желтые латунные гильзы.

— Я и не знала, что у дяди Лени ружье есть, — удивилась Валя.

— Может, твой дядя Леня тоже не знал, — предположил Кротов. — Может, оно там лежит невесть сколько. Гляди, какие гильзы. Сейчас таких не увидишь.

Теперь и ему было чем заняться. Оружие требовало аккуратного мужского отношения. Кротов отчистил ружье от масла и собрал двустволку. Темный полированный приклад удобно упирался в плечо. Кротов щелкнул несколько раз курками.

— Как новая!

Потом вложил патроны в казенник и осторожно поставил ружье в угол.

* * *

Бешир не взялся бы за это дело совсем не потому, что чего-то опасался. Он знал, что не боится ничего. Нет, Беширу в принципе не нравилась эта суматоха с погоней, этот спектакль, в котором он вынужден был участвовать. В делах, подобных этому, Бешир не любил ни суеты, ни многолюдия, предпочитая действовать быстро и надежно, и по возможности в одиночку. В этом году Беширу исполнилось двадцать восемь лет, он ни разу не сидел в тюрьме и не собирался сидеть никогда.

Убивать он научился, когда ему не было еще и семнадцати. Именно тогда это случилось впервые — в пьяной драке, исполненной слепой и разрушительной злобы. На всю жизнь отпечаталась в памяти та легкость, с которой отточенный нож вошел в тело, услышанный лишь им одним слабый хруст разрываемых острием тканей, пронзительный, звериный вскрик. Все это вспоминалось и сейчас, ярко, но без волнения. Помнил Бешир и тот страх — ужасный темный страх, что за ним придут, что его сейчас схватят…

Тогда его спас Брат — он так и сказал: зови меня Братом, и с тех пор Бешир никогда не называл его иначе. Брат первым оказался около мертвого тела, подобрал оброненный Беширом нож и уничтожил следы, а потом отправил Бешира на побережье. Милиция ничего не смогла отыскать.

Тогда, в первый раз, Беширу стало ясно, как легко отнять у человека жизнь, и больше он над этим не задумывался.

Через полтора года он отдал долг Брату. Бешир убил его врага. Для этого пришлось ехать в приморский город и целую неделю ждать, когда настанет удобный момент. Враг Брата пал жертвой своего пристрастия к ночным купаниям с девками. Он лишь немного замешкался на пляже. Подружка его уже плескалась в невысокой волне, а враг все прыгал на песке, освобождаясь от подштанников, когда к нему бесшумно метнулся Бешир и воткнул нож под лопатку.

Он не собирался тогда немедленно бежать из города и еще целую неделю спокойно отдыхал, наблюдая суету милиции, беспомощную и непонятную толпу курортников, лишь раздражавшую ее.

Брат всегда был очень щедр с Беширом. Бешир это ценил и никогда не задавал лишних вопросов. Но сейчас он впервые не мог понять Брата. Что за интерес мог быть у того к толстому столичному торгашу? Беширу не нравилось, что ради какого-то торгаша он вынужден был светиться, изображая ревнивого брошенного мужа. Это было противно Беширу само по себе, но для чего-то необходимо торгашу, пожелавшему изобразить убийство обязательно из ревности. Хотя торгаш намекал Беширу, что такая комбинация нужна исключительно для его, Бешира, безопасности, если вдруг что-то случится не так…

Но Бешир не собирался попадаться. Он просто не любил засвечиваться и ни за что бы не взялся за подобное дело, несмотря на астрономическую сумму, обещанную и частично уже уплаченную торгашом. Если бы не попросил Брат.

Впрочем, сейчас Бешир постепенно склонялся к иному мнению. Он увидел, что дело у торгаша поставлено неплохо, что четверо его парней кое-чего стоят и что в крайнем случае они и сами вполне способны убрать и девку, и парня, а Бешир необходим как козырная карта в комбинации. И толстый столичный торгаш начинал вызывать у Бешира если не уважение, то некоторую снисходительность.

Ухмыляясь в душе, Бешир слушал, как напарники расписывали деревенскому алкашу страдания Бешира, которого бросила любимая женщина. Алкаш поверил и запомнил накрепко, хотя, как все русские алкаши, нажрался мерзко и безудержно. Но на следующий день, когда проспится, он все вспомнит. А Бешир исполнит то, что должен, и уедет домой, где его уважают и где его никто не станет искать…

Они поехали сразу, как вырубился наконец, налакавшись своей отравы, русский алкаш. И почти сразу же застряли на отвратительной дороге. Вытащили машину, и через несколько минут застряли снова. Хорошо, что их было пятеро — иначе протащить «жигули» через грязь и ухабы не удалось бы. Когда они добрались до лесной развилки, начало темнеть. Теперь дорога пошла немного лучше, но машина двигалась так же медленно, не включая фар. Один из спутников Бешира ушел вперед. Они ждали его возвращения, заперевшись в кабине от полчищ свирепых и голодных комаров, налетевших тучей, едва спустились сумерки.

Спутник вернулся минут через двадцать, сообщив, что до сторожки осталось метров восемьсот. Не более…

* * *

Завечерело как-то незаметно. Будто плавно убавили свет в огромной дневной лампе. Валя вытащила откуда-то вполне приличный огарок свечи, зажгла и поставила на стол. И лишь тогда Кротов понял, что ветер утих, что вокруг наступила вечерняя летняя тишина, которую давно уже забыл город.

Они сидели рядышком и смотрели на ровное пламя.

— Надо же, сказала Валя, — три дня назад и не знала, что ты есть.

— Это-было гораздо раньше, — прошептал Кротов. — Очень давно. Не важно, три или триста.

— Слишком быстро, — возразила Валя, и Кротов почувствовал, как напряглось плечо под его рукой. — Нельзя так, наверное.

— Все хорошо, — сказал Кротов. — Даже слишком хорошо.

Неясный чужой звук заставил его вздрогнуть. Валя тоже услышала и насторожилась. Звук не был иллюзией, через секунду он стал яснее, и они его узнали: тихий, крадущийся рокот двигателя легковой машины.

— Уходим, Валя! — скомандовал Кротов и первым выскочил на крыльцо.

Выскочил — и отпрянул. Прямо в глаза ударил ослепляющий свет фар. Кротов захлопнул дверь, отступив в секундном безмыслии. Валя оттолкнула его и задвинула тяжелый засов, которого Кротов и не заметил вовсе.

Там, на улице, щелкнули открываемые дверцы машины, чужие подошвы стукнули по ступенькам крыльца, и дверь дрогнула от тяжелого толчка.

— Эй, зачем прячешься? — спросил негромкий и спокойный, гортанный голос. — Слушай, выходи. Поговорим.