Борис Руденко - Мертвых не судят

— Эй, кунак, отдохнул немного? Выходи, поговорить надо.

Дверь открылась. Быков поднялся и неуверенно шагнул в проем. Его ждали двое, и одного из них Быков уже знал — это был Джамал.

— Ты себя хорошо веди, — предупредил Джамал, поигрывая короткой толстой цепочкой.

Опасения его были напрасны. Сейчас с Быковым мог справиться даже ребенок.

Его ввели в дом. Просторная комната с низким потолком была обставлена крайне скромно. Широкий длинный стол, несколько простых стульев, шкаф в углу. Стиль несколько портил лишь шикарный двухкамерный «розенлев» в простенке между окнами. Пол покрывал широкий половик из грубой пряжи. За столом сидело двое. Один — пожилой и грузный с седыми, коротко подстриженными волосами, другой помоложе, хотя тоже далеко не юноша, в черной рубашке навыпуск, подпоясанной узким серебристым ремешком.

Джамал толкнул Быкова по направлению к ближайшему стулу. Толчок был не сильным, но Быков пошатнулся, неловко взмахнул руками и не упал лишь потому, что ухватился за спинку стула.

— На ногах совсем не стоит, — недовольно сказал седой. — Совсем слабый работник.

Где-то в доме, по-видимому, были женщины: Быков увидел на половике обороненную шпильку для волос.

— Ну что, Константин, — вновь заговорил седой, — что делать станем?

Быков молча пошевелил плечами.

— У нас здесь стукачей не любят. Лучше самому себе сразу так сделать, — седой выразительно провел пальцем по горлу, — чем стукачом работать.

— Где это у вас? — спросит Быков. — И с чего вы решили, что я стукач?

— У нас, в горах, — объяснил тот, что сидел рядом с седым. — И решать тут нечего. Стукач ты.

— В милиции работаешь, — произнес за спиной Быкова Джамал, — почему форму не носишь?

Быков попытался презрительно усмехнуться.

— Из милиции меня три года как уволили, — сказал он. — При чем здесь стукач?

— Дурная собака и без зубов кусает, — сказал сосед седого.

— Да вы что? — изобразил возмущение Быков. — У меня с десяток дружков — тоже бывших сотрудников — кто в торговле, кто на бирже спекулирует. Это ж уважаемые люди! На кого мне стучать? На ваши шкурки каракулевые? Да я сам в долю войду, если примете. Шофер я, уже три года. Дальнобойщик. Вы спросите, сколько я за это время исколесил!

Он говорил и видел, что речи его не производят сколь-либо заметного впечатления. Решение о его судьбе, видимо, было уже принято. Снова заговорил седой.

— Хорошо. Мы будем думать. А ты, Константин, пока у нас поработаешь. Будешь хорошо работать — хорошие деньги будешь иметь. У нас никто не жалуется.

Трое остальных дружно засмеялись.

— Барашка надо пасти, — продолжал седой, — тебя Мурат научит. Хорошо будешь пасти — с большими деньгами домой уедешь. Иди пока, отдыхай.

Джамал и второй — Мурат — встали со своих мест и шагнули к Быкову. Он тоже встал, сделал шаг, но запнулся о половик и неловко повалился на одно колено. Мурат несильно, но точно и болезненно пнул его носком сапога в бок.

— Что спотыкаешься! На ногах стоять надо!

Быков торопливо поднялся и пошел к выходу. Во дворе Мурат на некоторое время исчез, а потом снова появился, потряхивая длинной прочной цепью. Назначение ее стало понятно Быкову, когда его ввели в сарай и замкнули на левой руке кольцо наручника. Второе кольцо замыкало цепь, пропущенную через скобу в стене.

— Вы чего, мужики, — слабо попробовал возразить Быков.

— Так спокойнее будет, — объяснил Джамал. — Чтобы ночью плохие мысли в голову не приходили.

Дверь закрылась, и Быков остался один. Он неподвижно лежал на охапке соломы, вслушиваясь в звуки на дворе. Потом вытащил из кармана шпильку, которую подобрал с пола, изобразив падение. Наручник раскрылся через полминуты — квалификацию Быков не утратил. После этого он снова замкнул наручник на запястье, а шпильку спрягал в узкую щель между стеной и полом.

* * *

Утром за ним пришли снова Мурат и Джамал. Быкова расковали, и после завтрака, состоявшего из той же фасоли и бурды, похожей на чай, повели по дорожке куда-то вверх по склону. Через плечо Мурата висел обрез двустволки, но Быков не собирался бежать. Он шел, приволакивая ногу, ссутулившись, всем своим видом показывая полную покорность судьбе.

Подъем был недолог. Перевалив через гряду, они оказались в небольшой долине. С трех сторон ее тесно обступали крутые склоны гор, с четвертой был отвесный обрыв, под которым где-то далеко шумела река. Возле одного из склонов стояла кошара. Сорок или пятьдесят овец паслись на траве под присмотром пастуха, сидевшего на пригорке и поднявшегося навстречу.

— Новый работник пришел? — оскалился он, приподняв такой же ружейный обрез, как и у Мурата. — Хорошо. Иди туда, — он показал рукой на кошару. — Чистить надо, Петька покажет. Будешь хорошо работать — водки дадим. Любишь водку?

Они довольно заржали. Быков пробормотал что-то в ответ и зашагал к кошаре.

— Эй, обожди, — окликнул Мурат. Послушай сначала. Если убежать хочешь — сразу забудь. Отсюда только в могилу убежать можно. Петька тоже хотел убежать, теперь не хочет — умный стал. Он расскажет. Я на тебя даже пулю тратить не стану. Так убью. Иди, ладно.

Быков пошел, слыша, как за спиной гортанно переговариваются его тюремщики. В кошаре было душно и смрадно. Какое-то существо с ворчанием возилось в углу. Существо подошло поближе, и Быков увидел, что это человек. Серые, свалявшиеся космы свисали на его лицо, покрытое слоем грязи. Ему можно было дать и пятьдесят лет, и шестьдесят, и много больше. По всей видимости, это и был Петька.

— Пожрать есть чего? — спросил Петька вместо приветствия.

Быков отрицательно мотнул головой.

— Новенький?

— Да, — сказал Быков. — Ты кто?

— Никто. Бери лопату, греби дерьмо.

— Ты как сюда попал?

Не отвечая, Петька повернулся и пошел в угол кошары.

— Меньше будешь болтать, дольше жить будешь. — крикнул он оттуда спустя минуту и захихикал.

Они работали весь день, не обменявшись больше ни словом. Поесть им дали только вечером, когда под бдительным присмотром пастуха — нет, не пастуха, а надсмотрщика — они загнали овец в кошару и наполнили огромные колоды во дворе водой из родника. Быков ожидал, что его опять поведут в сарай, но ошибся. На ночь его оставили тут, приковав вместе с Петькой тем же манером к толстому столбу, врытому посреди хилой пристройки к кошаре. Эта пристройка служила ночлегом для рабов.

— Спокойной ночи, — издевательски пожелал Мурат.

— Только пусть ему тут бабы не снятся, а то он всех овец перепортит, — захохотал пастух-надсмотрщик.

Гогоча, они пошли прочь.

Быков улегся на подстилку, укрывшись какой-то вонючей попоной. С другой стороны столба, гремя цепью, устраивался на ночлег Петька.